Угол падения - Наталья Андреева

— Милая Оля, ей рано или поздно станет не до тебя. Ну, был у нее муж и была проблема, как бы он не спутался с красивой молоденькой секретаршей. Секретарша оказалась порядочной, ее стали беречь и лелеять. Не стало мужа — не стало проблемы. Оцените ваши перспективы.

— Значит, я все сделала зря? Этим просто воспользовались…

— Не знаю, что вы там имеете в виду, но у нас все любят делать чужими руками. Для своих драгоценных ручек всегда наготове белые перчатки.

Ольга замерла, ссутулив узкие плечи. На лоб упала светлая растрепанная прядь, лицо омертвело, утратив женственность. Его жесткие острые контуры проступили сквозь молодую кожу, как разрушающийся каркас. Леонидову стало мучительно жаль ее.

— Да не надо же так сразу рассыпаться. Сколько вам лет, Оля?

— Двадцать четыре.

— Самый что ни на есть переход от юношеского максимализма ко взрослому либерализму. Я понимаю, вы очень остро чувствуете несправедливость, сам от этого не излечился. Да, наш мир дерьмо, люди в нем дерьмо. Идеалы, к которым мы стремимся, тоже сделаны из ненадежного материала. Хотя по тому, как ловко вы залезли в постель коммерческого директора, я ни за что бы не подумал, что вы так будете переживать из-за Манцева.

— А вы думаете, что кто-то воспринимает всерьез красивую женщину? Она может чего-то добиться только одним способом: продать себя мужчине, и хорошо, если одному. Прощайте, Алексей, я, пожалуй, пойду.

— А мы разве больше не увидимся? Вы рано уезжаете?

— Да, слишком рано. — Ольга поднялась с дивана, покачнулась, не находя в воздухе опоры, зацепилась коленом за стол.

— Осторожнее! Оля, куртку забыли!

— Что? А… — Она взяла тряпку, потянула ее за собой, волоча по полу рукав.

Алексей долго прислушивался к- ее неровным шагам. «Хорошо, что я не пустил ее к Манцеву. Пусть не сегодня. Поспит, подумает. Ну что, все? Окончено представление? Все равно не засну». Он отвернулся к стене, когда где-то рядом раздался тихий смех.

Смех был, неприятным для слуха, скорее не смех, а самодовольный смешок.

— Кто здесь? Эй! Кого черти носят? — взвился Леонидов.

— Да всего лишь я, Алексей, всего лишь я. Ты уж прости, что без отчества, ночь на дворе. Так, что ли, было сказано нашей Оленьке?

— Саша? Иванов? А я думал, что подслушивать, — это привилегия женщин.

— Все рано или поздно ошибаются. Ну, как спектакль?

— А ты почем знаешь, что спектакль? Ты что, режиссер?

— Ну, почти. Манцева я к тебе прислал. Татьяну тоже я надоумил ребеночка пригреть. Мне-то он зачем? Дурак Валера хотел мне свою бабу навязать.

— А ты на другую метишь?

— Под мою новую должность девочка другого класса подойдет.

— Новую должность? Тебя, значит, тоже с повышением?

— И с каким! Я после рождественских каникул занимаю должность управляющего в этом милом заведении. А Паша меня уволить хотел. Ха-ха! Кстати, спасибо тебе, Леонидов.

— За что?

— За Ольгу. Давно надо было ей глаза промыть. Хорошая девочка, только с дурью и с выпендрежем. Здорово ты избавил ее от дурацких идеалов, хвалю. Я все не решался, думал, пошлет, а теперь — в самый раз. Шлюха из нее классная выйдет, шикарнее Норки. Ольгу только приодеть, сбрую золотую, щеточки, погремушечки, прочая дребедень, и можно в такой тарантас запрягать! Хороша кобылка. Манцев дурак, он еще локти будет кусать. И Норка дура, ни образования, ни блеска, с ней дальше кабака не пойдешь. Получается, что два сапога — пара. Здорово я Костю кинул, а? Для него баба, видишь ли, слишком умная, зато для меня в самый раз. Я только не знал, с какой стороны подойти, цветочки всякие, нежные стишки и ночные звоночки — этой дребеденью Константин Оленьку в избытке отоваривал. Я так не умею, хотя знаю, что бабы это любят. Оставалось дождаться, когда вся эта каша заварится. Это я ведь Оленьку на тот балкон послал.

— На какой балкон?

— От меня братец не скрывал свою задумку с фальшивыми счетами. Какое, ты думаешь, они имели в виду подставное лицо? Мое! Это ж надо: мое лицо — подставное! Только Валера меня совсем за дурака держал, когда пошел с Пашей разговаривать. Я Ольге шепнул, чтобы она послушала, какой Паша ей верный и заодно как у него насчет благородства.

— Зачем?

— Ну, во-первых, мне нужен был свидетель, чтобы заложить Валеру Серебряковой. Мне бы одному она не поверила, а Ольгу Ирина Сергеевна уважает, еще со старых времен. Я бы сразу вышел в герои, это во-первых. Избавился бы от необходимости жениться на этой белобрысой идиотке, к тому же беременной от братца, это во-вторых. И в-третьих, лишил бы девочку ненужных иллюзий, пора ей уже, как вы правильно давеча выразились, переходить ко взрослому либерализму. Это мне очень понравилось. Надо записать, умные мысли всегда пригодятся. Может, где-нибудь блесну.

— Ну ты и сволочь!

— Сволочью у тебя уже Манцев заделался. А я будущий большой человек. А большие люди — это кто? Да просто господа, правильно воспользовавшиеся подвернувшимися обстоятельствами.

— Большие люди — это большие сволочи. Я тебе морду сейчас набью, Иванов.

— Да бей! Синяки украшают мужчину, а мне сейчас к Ольге идти.

— Кто убил Пашу?

— Сам догадайся. Не ожидал я, что так все обернется, пришлось переигрывать по ходу. Мне трупы-то не нужны, зачем на похороны тратиться? Ведь Серебрякова добрая, наверняка все захочет оплатить за счет фирмы, а фирма теперь моя, так что каждую копеечку жалко.

— Ну, насчет того, что твоя, — это ты погорячился. Есть еще Костя Манцев, у него должность покруче твоей будет.

— Его Нора быстро сожрет, пойдет по Пашиному пути, — потенциал у Костика хороший для такой перспективки. А когда он в долгах завязнет, я его прижму. Серебряков покойный хороший рецепт в наследство оставил: как иметь рабов, при том что рабство уже несколько веков не существует.

— А разве твои траты на Ольгу не обернутся большими долгами?

— Да Ольга землю будет грызть, чтобы Косте отомстить. Она сама мне будет помогать фирму к рукам прибирать. Так что насчет того, что ее скоро уберут, ты здорово ошибся. Надо пойти девочку утешить и предложить покровительство.

— Посмей только!

— А это уже не тебе решать. Ты свое дело сделал. Сколько я тебе должен? Запиши на мой счет, придешь, когда кабинет отремонтирую.

Алексей слетел с дивана, грудью навалившись на стол, отделяющий его от Иванова. Тот отпрыгнул, зазвенели бутылки, запахло пролившейся водкой. Леонидов попал локтем прямо в подтаявшую пачку масла, рука заскользила по столу, теряя опору. Иванов сзади навалился ему на шею, вжимая в липкую поверхность стола. Щекой Алексей попал на вилку, в свежую рану остро проник разлившийся спирт, боль подбросила его вверх вместе с вцепившимся в тело Ивановым, и они упали на пол, между столом и диваном. Там Леонидов наконец почувствовал, что он сильнее, чем субтильный будущий управляющий, и стал подминать его под себя. Потом, разозлившись, врезал врагу своему кулаком куда-то под глаз и пару раз — в живот.