Русские сказки в ранних записях и публикациях (XVI—XVIII века) - Коллектив авторов

у спящих дочерей Бабы-Яги (людоеда и пр.) и бегство братьев от преследователя с помощью чудесных предметов (гребешка, платка и т. п.).

Мастерство безымянного рассказчика «Старой погудки» проявилось как в сохранении сюжетного рисунка сказки, так и в передаче многих композиционно-стилистических особенностей. Обращает на себя внимание, например, описание поездок братьев к трем Ягишням, в котором сохраняется поэтический прием троекратного повторения. В ряде случаев троекратное повторение дается с последовательным наращиванием (градацией) эффекта. Так, у первой Бабы-Яги оказывается только десять родных дочерей, а двадцать падчериц; у второй — двадцать родных дочерей и тридцать падчериц; у третьей — тридцать одна дочь и пятьдесят падчериц. В зависимости от порядка посещения Ягишен меняются в их заборах «широких дворов» и кольца, к которым герои привязывают своих коней: у первой Бабы-Яги к тридцати одному столбу привешено тридцать колец серебряных и одно железное; у второй — тридцать колец золотых, а одно серебряное; у третьей — тридцать колец «из разных каменьев», а одно золотое.

Народный язык удерживается преимущественно в разговорной речи и в передаче «общих мест» сказки.

44. Сказка о финифтяном перышке ясного сокола, II, 11. «Указатель» (дополн.: Пропп), 432 («Финист — ясный сокол»). В русском сказочном репертуаре встречается не часто.

Близкие варианты: Афанасьев, 234; Худяков, 39; в них также младшая из трех сестер просит отца привезти ей в подарок чудесное перышко Финиста — ясного сокола, а не аленький цветочек, как в отдельных сказках на ту же тему — поиски невестой исчезнувшего жениха (Афанасьев, 235).

В нашем тексте довольно рельефно выступают такие черты сказочной обрядности, как традиционные формулы (см., например, обращение Марьи Премудрой к избушке на курьих ножках, диалог между ней и Бабой-Ягой, описание многотрудного путешествия героини), троичность, которая, правда, проводится не всегда последовательно и полно. Так, в отличие от сказок (Афанасьев, 234; Худяков, 39) отец совершает не три поездки в город за подарками дочерям, а всего лишь одну (то же: Зеленин. Вятск., 74; Зеленин. Пермск., 67), о пребывании же Марьи Премудрой перед дворцом и во дворце во вторую ночь весь рассказ сводится буквально к констатации факта («А за скатертку также вторую ночь проводила в спальне, не получа никакого ответа»).

Слова о том, что героиня, заказывая себе чудесное перышко, знала, что «в сие превращен был Иван-королевич», очевидно, присочинены самим составителем сборника; по его же воле, возможно, перенесено и действие сказки из обычной семьи «старика и старухи» (крестьянской, купеческой) в королевскую.

45. Сказка о Катерине Сатериме, I, 7. «Указатель» (дополн.: Пропп), 707 («Чудесные дети»). См. раннюю запись А. С. Пушкина (Сказки XIX в., 9) и публикации в «серых» изданиях начала XIX века (там же, 1, 3).

Судя по имени героини (Катерина Сатерима), И. Сахаров (без уточнения конкретного источника) считал сказку новейшим переводом с французского языка; к французскому же источнику — легенде о Женевьеве — возводил ее и Д. Ровинский. Однако И. М. Колесницкая на основе сравнительного анализа сказки показала ошибочность такого рода заключения (Русские сказочные сборники XVIII в., стр. 201). Она установила отличие сказки «Старой погудки» от ее западных вариантов не только в сюжете, но и в стиле, языке, образах. Несомненно чисто русскими являются формула, характеризующая чудесных сынов («по локоть руки в золоте, по колено в серебре, на каждом волоске по жемчужине»), зачин («В некотором царстве, в некотором государстве жил-был»), концовка («Стал с ними жить да поживать, а сестер ее обеих велел повесить на воротах и расстрелять») и ряд других сказочных выражений и простонародных оборотов речи.

В данном пересказе сказка сильно сокращена главным образом за счет нарушения троичности (так, вместо обычных трех поездок на чудесный остров купцов совершается лишь одна поездка самого короля, в которой он и соединяется со своей женой и сыновьями).

Королевства Буржатское и Каржатское — искусственно введенные в сказку названия.

В народных вариантах обычно изображается не королевская, а царская семья и чудесные дети подменяются не уродами, а «неведомыми зверюшками» (запись Пушкина), щенками, котятами и пр.

46. Сказка о сизом орле и мальчике, II, 8. «Указатель» (дополн.: Пропп), 480 *Е («Мачеха и падчерица»). Сказка особенно популярна на русском Севере: в записях А. И. Никифорова она представлена в десяти вариантах (см.: Опись сказочного собрания А. И. Никифорова. В сб.: Севернорусские сказки в записях А. И. Никифорова, стр. 377). По замечанию. В. И. Чернышева, «замечательные, частию более близкие мотивы дают „Индийские сказки“ С. Ф. Ольденбурга, №№ 3, 9 и 13» (В. И. Чернышев. Русские сказки в изданиях XVIII в., стр. 600).

47. Сказка о Ивашке-медвежьем ушке, I, 10. «Указатель» (дополн.: Пропп), 650 А («Иван-медвежье ушко») и 301 А, В («Три царства: золотое, серебряное и медное»). Дополн.: Никифоров, 109.

В таком сочетании сюжетов сказка пользуется повсеместным распространением не только в России, но и на Украине, в Белоруссии.

Разработку сюжета «Три царства» см. настоящий сборник, №№ 7, 24.

В отличие от многочисленных вариантов в сказке «Старой погудки» опущен начальный (как правило, подробно разрабатываемый) эпизод чудесного рождения Ивашки-медвежьего ушка от человека и медведя, а также его пребывания в медвежьей берлоге. Во всем остальном тип героя выдерживается в традиционной трактовке. Медвежье ушко наделяется непомерной силой. Уже в безобидной игре с деревенскими ребятами он наносит им непоправимый урон («кого ухватит за руку, то оторвет руку прочь, кого за голову, то оторвет голову». Ср. с аналогичной формулой в сказке об Еруслане Лазаревиче), а в единоборстве с Бабой-Ягой (не в пример великанам Горыне и Дубыне) легко одерживает победу.

Вторая часть сказки («Три царства») изложена несколько схематично. Так, путешествия героя поочередно к трем девицам подземного царства заменены одним (он застает их всех вместе в одной избушке). Видимо, с той же целью сокращения изменен и конечный эпизод (в вариантах «на белый свет» героя выносит чудо-птица, что предполагает разработку ряда дополнительных деталей).

48. Сказка о Иване-королевиче, II, 6. Точной аналогии «Указатель» не приводит.

Сказка представляет соединение книжных вариантов старинной повести о Варлааме и Иоасафе и отрывков из редко встречающейся в русском репертуаре сказки о молодце, который учился страху («Указатель», 326 А. См.: В. И. Чернышев. Русские сказки в изданиях XVIII в., стр. 598).

49. Сказка о старике и сыне его журавле, I, 3. «Указатель» (дополн.: Пропп), 564 («Чудесные дары»). Дополн.: Сказки XIX в., 7. Ср.: Ровинский, I, 64 (перепеч.: Афанасьев, 565), но здесь в качестве дарителя выступает не журавль, а полуденный ветер; похитителем же чудесного предмета является дворянин, который в конце концов жестоко наказывается.

Близкие варианты нашей сказки: Афанасьев, 187; Ончуков, 16; Смирнов, 308 (в схематическом и неполном изложении).

50. Сказка о Бархате-королевиче и Василисе Премудрой, II, 7. «Указатель», *875, II («Хитрая девушка»), 884