Честь, слава, империя. Труды, артикулы, переписка, мемуары - Петр I

Такое мнение они считают потому вероятным, что он не позволил оставаться в Москве и самым старшим и, по множеству лет их жизни, сделавшимся негодными уже ни к какой службе боярам, несмотря на то что они предлагали оставить своих сыновей на житье в Петербурге.

Верно только, что страдания и вздохи подданных у него мало или совсем не принимались в соображение, но что он смотрел почти на всех людей так, как будто бы они были созданы только для его потехи; поэтому он позволял себе много таких поступков, которым нельзя дать никакой другой вероятной причины, кроме той, что находил себе удовольствие в оскорблении других людей, например: принуждал своих самых главных и преданных слуг, несмотря на их болезнь, рядиться, т. е. надевать шутовское платье, и с открытым лицом разъезжать в дождь и вьюгу на длинных телегах или заставлял напиваться мертвецки придворных госпож, и не только таких, которые сами не прочь были выпить или в чем-нибудь провинились, но и очень молодых и нежных девушек, да еще угощал их пощечинами, если, по природному отвращению, они очень упорно отказывались пьянствовать.

10. Как бы то ни было, однако ж верно, что решимость Петра сделать столицею России Петербург не может быть отнесена ни к какому другому, а только к вышеозначенному времени. Потому что, тотчас по покорении Ливонии, последовавшем в 1710 году, а не прежде, он стал строить из камня С.-Петербургскую крепость, подводить каменное основание под стены Адмиралтейства, разводить там сады и строить себе для житья дома просторнее и прочнее.

Случившиеся вскоре за тем походы на Прут и в Поморье (Pommern) несколько отвлекли его и помешали ему тотчас же привести в действие свое намерение. Но только что увидал себя в безопасности от шведов со стороны Польши благодаря Штеттинскому договору, он занялся своим замыслом усерднее: в 1714 году перевел в С.-Петербург Сенат из Москвы, в тот же год велел выстроить ряд домов, где должны были помещаться прочие коллегии и приказы.

Предприятие, затеянное им в 1716 году на Шонию (Schonen) и принудившее его к поездке в Копенгаген, также и затруднения, причиненные ему сыном, в другой раз прервали его начинание. Известным образом освободившись от этих двух дел, он не допускал уже никакой остановки в исполнении своего намерения и в 1718 году перевел в Петербург все коллегии, приказал строиться там самым знатным родам и отвел всем дворянам места, которые они должны были, соразмерно их состоянию, застроить большими или малыми, каменными или деревянными домами.

11. При таких обстоятельствах ему легко было сделать новый город С.-Петербург одним из лучших и правильнейших в Европе, если бы только хотел следовать общим правилам зодчества и, прежде чем строиться, составить определенный план. Только и тут пошло точно так же, как вообще и обыкновенно идет в подобных случаях в России: сделали почин делу с исполнения его. Дома выстроили там и сям, а потом провели улицы, которые оттого и вышли по необходимости кривые во многих местах. Даже места, где стоять собственно Петербургу, были точно определены не прежде 1721 года.

Глубина реки Невы там, где теперь Адмиралтейство, хоть и заставила Петра I назначить место для спуска кораблей (Stapel) и все, принадлежащее к флоту, в этой стороне, которая, впрочем, по ее низменному положению очень подвержена наводнениям, а потому и не самая удобная; но все прочее население, дворянство и гражданство, должны были жить на острове, который и ныне называется Петербургским и только узким рвом отделяется от крепостцы; по этому предложению между 1713 и 1720 годами на упомянутом острове выстроены церкви, биржа, магазины, коллегии и все другие общественные и частные здания.

Вскоре потом Петру пришло на мысль, что купечество и гражданство придут в более цветущее состояние, если торговля большею частью будет в Кронштадте, и потому, чтобы долго не раздумывать, каждая губерния должна была там выстроить по громадному каменному домищу, чтобы купцы могли тотчас же найти себе готовое помещение, когда он переведет туда торговлю. Только что это сделалось, ему пришла новая мысль: он хотел поднять город выше над рекой, где берега возвышеннее и безопаснее от наводнения: по этому предначертанию тут тоже поставлены разные общественные и частные домы.

Но напоследок он решился перенести весь город на Васильевский остров (Wassilyostrow), подаренный им сначала князю Меншикову, перерезать все улицы каналами, как в Голландии, и оградить стеной от неприятельских нападений почти таким же образом, как это изображено у Гоманна (Homann) на плане Петербурга, гравированном в Нюрнберге.

Как ни хорошо было намерение относительно разделения города, местность, однако ж, выбрана самая дурная, какую только можно для того высмотреть, так как остров сплошь болотист и самый низменный изо всех мест Петербурга, стало быть, всего больше подверженный наводнениям, притом каждую весну и осень, пока идет лед или пока он ненадежен, этот остров отрезан от всякого сообщения с твердой землей, также и от прочих островов.

Все эти неудобства, несмотря на то что все они ясно представлялись Петру, не могли, однако ж, остановить его намерения: все русское дворянство, хотя большинство его и выстроило на других островах огромные и дорогостоящие здания, должно было снова поставить по каменному дому на Васильевском острове, соразмерно обширности поместьев каждого и в одну черту с водою.

Но только что закрыл глаза Петр, все эти строения так и остались, как были, многие из них обвалились прежде, чем имели жильцов; поэтому один генерал выразился: «В других землях время делало развалины, а в России их строят». Потому в недолгое и снисходительное царствование Екатерины русских не хотели принуждать к таким неприятным для них расходам, а по смерти ее, с большою радостью они вернулись опять в Москву, без всяких сетований о покинутых за собою домах.

12. Пристрастие, питаемое русским народом к городу Москве, действительно нельзя ставить ему в вину. Кому известно хозяйство русского дворянина, тот легко поймет, что пребывание в Петербурге для него должно было сделаться разорительным. Его большие расходы состоят не в дорогих платьях и домашней рухляди или в лакомом столе и заморских винах, а во множестве кушаньев и напитков произведения его отечества, в большом числе слуг обоего пола и лошадей.

Все эти вещи в Москве он имеет или задаром, или по очень дешевой цене. Служителям, которые все его крепостные, ему не нужно ничего давать, кроме съестных припасов, а их так же, как и для его собственного стола, и корм для лошадей, в изобилии доставляют ему его недальние оттуда деревни.

В таком близком соседстве его крестьяне справляют для него необходимый извоз без ропота и без потери в его прочих доходах, да и на трапезу съестных припасов ему тем менее можно сетовать, что их, кроме пшеницы, почти совсем нельзя продать в деревне, где каждый производит столько, сколько ему нужно для своего обихода.

Но в Петербурге, в соседстве которого мало или ничего не растет, ему надобно привозить съестной запас и корм для скота из очень отдаленных мест, да при том еще подвергаться такой случайности, что, если у крестьян падут лошади, они так и бросят возы, а сами бегут, либо покупать все съестное на чистые деньги, да и по весьма высокой цене: это окажется чрезвычайно тяжело и неприятно для русского, которого доходы состоят больше в произведениях земли, чем в наличных деньгах, которых редко и залеживается много, а всего лучше они обмениваются тоже на деревни.