Вознесение - Александр Проханов

Бешенство окрасило белки чеченца в красный цвет. С трудом останавливаясь, он хватанул с земли горсть снега, жадно вцепился в снежок желтыми зубами.

Пушков заметил этот трепет ненависти. Маленький рыжий чеченец, оставивший в соседних сараях группу прикрытия, был ему ненавистен. Неведомо как, но был причастен к гибели сына. Был из разведки Басаева. Был пропитан кислым, кровавым запахом смерти, как содранная, кинутая в дубильную кадку шкура. И хотелось ударить в его низкий, под рыжими волосами лоб. Схватить обеими руками за горло. Оторвать от земли и сжать, чтобы из него закапала желтая зловонная жижа. Но Пушков не дал исход своей ненависти. Оставил ее в глубине замкнутого, непроницаемого для чеченца ядра. Заслонился от разведчика своим страданием, своим темным беспросветным горем — гибелью сына. Переиграл, превозмог противника с помощью сына.

— Я доложу командованию, — сказал чеченец. — Еще раз, какие гарантии?

— Гарантии — позывной «Алмаз». Басаева предупредили о моем появлении.

Адам ошеломленно смотрел на русского. Тот сидел понуро, неуклюже расставив ноги в грязных башмаках. Смотрел на снег, где только что скользнула пятерня чеченца, оставив бороздки.

— Доложу Басаеву… Встретимся сегодня, как стемнеет, на этом же месте…

Русский кивнул. Адам поднялся, пошел в ворота. Тихо посвистывал, давая знать охране, что свидание окончено. У ворот оглянулся. Человек все так же сидел на стуле, словно ноги его были налиты страшной тяжестью и он их не мог оторвать.

Басаев, выслушав доклад начальника разведки Адама, принял наконец мучительное, назревавшее в нем решение — всеми силами прорываться из Грозного. Это решение в последние дни то приближалось, то отступало. Отодвигалось соображениями стратегии, согласно которой город являлся идеальным рубежом обороны. Честолюбием, питавшимся вниманием и симпатией мира, следившего за героической обороной Грозного. Страхом неудачи и угрозой больших потерь, возможных в момент прорыва. Оно приближалось настроениями полевых командиров, желавших уйти от массированного огня авиации и артиллерии. Его звериной интуицией, говорившей, что другого такого же удачного для прорыва момента не будет. Призывами второй воюющей в горах группировки, убеждавшей его, что пора наконец сложить их усилия, соединиться в ущельях, дать смертельный бой обескровленной русской армии, а в случае неудачи покинуть Чечню, уйдя в Грузию или в Дагестан, а оттуда морем в Азербайджан и Турцию. Сражение в Грозном выполнило с лихвой военные и политические цели. Враг был истрепан в уличных боях. Мир содрогнулся, увидев вместо крупного, густонаселенного города дымящийся кратер. Российский обыватель, приветствовавший начало войны, стал колебаться под воздействием умной пропаганды дружественных телеканалов, с которых не сходили похороны, безногие и безрукие раненые, лагеря беженцев, покрытые болячками дети, артиллерийские батареи, стирающие с лица земли мирные села. Либеральные фракции в Думе начинали роптать. В Татарии и Ингушетии, тонко направляемые президентами, начались протесты. Европейский парламент слал и слал в Москву депутации, обвиняя Кремль в нарушении прав человека.

Все это варилось в его голове, как вар, в котором то залипали и вязли его намерения, то взрывались булькающим чернильным пузырем. Доклад рыжего хитреца Адама о сегодняшней встрече с посланцем Магната, обещавшего беспрепятственный выход из Грозного, был последним толчком, побудившим принять решение.

Оставались еще опасения, не кидают ли ему, как собаке, кусок сочного мяса, в которое упрятана иголка. Не является ли посланец-сапер изобретением русской разведки. Не предал ли его Магнат, вероломный и двуличный еврей, в бегающих глазках которого не угасает ласковый огонек предательства. Но не было времени осуществить агентурную проверку и собрать информацию о замначальнике инженерно-саперной службы. Не было времени задействовать связи в Москве и выведать все у Магната. Через день или два русские закроют бреши в кольце обороны, рассеют по берегу Сунжи, по окрестным холмам тысячи лепестковых мин. Подтянут минометные батареи и пулеметные расчеты. Так снегом и льдом закрываются в горах перевалы, отрезая части от баз снабжения, обрекая их на мучительную гибель.

Он верил в свою удачу. Верил в не оставлявшую его хранящую силу, с самого детства проводившую по самому краю, когда под ногами начинали сыпаться камни и он, мальчик, колебался на шаткой кромке, за которой открывалась синяя бездна с мерцающей змейкой реки. Когда грузинские пулеметы выбивали вокруг товарищей, и они, умирая, ползли с горы, а их пробивали сердечниками, и пуля ударила в землю меж его растопыренных пальцев, обожгла раскаленным кварцем. Когда в Буденновске русский спецназ занял первый этаж, рвался наверх истребляющим яростным валом и премьер Черномырдин остановил их атаку, дал ему коридор для отхода. Когда в Дагестане ковровые бомбежки русских стирали горные села, войска сжимали кольцо, Аллах провел его невредимым по горной тропе, куда вслед ему, уже на пустое место, штурмовик ударил ракетой. И теперь эта хранящая сила, открывавшая под сердцем родничок прохладного, сладкого чувства, подсказывала ему, что он должен уйти из Грозного. Русский сапер был деморализованным продажным предателем, которого отыскали люди Магната. Сам Магнат был по-прежнему надежен и верен. Слишком многое их связывало в прошлом. Слишком многое ожидало их в будущем. Общие неразделенные деньги. Общая неразделенная нефть. Совместные фирмы на островах Средиземного моря. Совместная кавказская политика, в результате которой один получал экономическое господство, а другой, то есть он, Басаев, военную славу и власть.

Он принял решение, взвесив военные аргументы, уповая на волю Аллаха, доверяя больше, чем Богу, своему таинственному, живущему под сердцем чувству, которое, как зверь из берлоги, подавало голос, одобрявший сделанный выбор. Он позвал начальника штаба и, когда тот явился, стал диктовать директиву.

В течение дня и вечера предстояло совершить несколько одновременных действий. Начать немедленное оповещение частей, подготовку конвоя, сбор снаряжения, упаковку архивов и денег, комплектацию боевой колонны, которая пешим маршем, везя на санках тяжелые пулеметы и мины, ночью пойдет на прорыв. Надлежало выделить группу разведчиков и послать ее по маршруту, указанному русским сапером. В случае удачи эта группа передаст по рации подтверждающий короткий сигнал. Одновременно отборный отряд смертников, давших клятву умереть под знаменем пророка, начнет наступление на одном из участков фронта, имитируя ложный прорыв, отвлекая на этом направлении главные силы русских. Раненые в частях, те, кто может передвигаться, должны выходить из укрытий под белыми флагами и сдаваться русским, обещавшим амнистию. Воспользоваться этой амнистией для восстановления сил, чтобы позже продолжить борьбу. И наконец, следовало послать голубиную почту в равнинные села, по которым пройдут отряды в направлении гор, чтобы там верные люди готовили провизию и боеприпасы, места ночлегов, койки в больницах, поджидая изнуренную, вышедшую из боев колонну.

Все это тщательно продиктовал Басаев своему начальнику штаба, и тот унес исписанный лист, чтобы превратить его в боевой приказ.

Басаев вышел из штаба на солнечный снег, и охранник поднес ему белую голубку, которая кротко замерла в смуглых волосатых руках. К розовой птичьей лапке был привязан рулончик с запиской, где тайнописью извещалось о предстоящем походе. Басаев принял из рук охранника теплую, пахнущую гнездом птицу. Посмотрел в ее неморгающее крохотное око. Нежно поцеловал в хохолок и сильно подкинул вверх. Голубка громко зашлепала крыльями, поднялась в сверкание неба и, сделав полукруг в синеве, умчалась, стремительная, легкая, недоступная вражеским снайперам. Вольно неслась над руинами города, над волнистыми предгорьями, где гремели орудия, в туманную даль, на родную голубятню. Через час ее возьмет в руки молчаливый связной и снимет с лапки записку.