Нужные вещи - Стивен Кинг

Это не кино, убеждал внутренний голос. Это жизнь. И если этоне они, что тогда в машине делает конверт?

Теперь взгляд Сэлли сосредоточился на правой руке женщины,обнимавшей ее жениха за шею. У нее были длинные тщательно наманикюренные ногти,покрытые темным лаком. У Джуди Либби тоже были такие ногти. Сэлли помнит, чтонисколько не удивилась, когда Джуди перестала ходить в церковь. У девушки стакими ногтями, вспоминала она свои тогдашние впечатления, не может быть на умеодин лишь Господь Бог.

Ну что ж, значит, вполне возможно, что это и в самом делеДжуди Либби.

Но это вовсе не значит, что рядом с ней Лестер. Это можетбыть ее способ отомстить им обоим, ведь Лестер сам ее бросил, когда узнал, чтоона такая же христианка, как Иуда Искариот. В конце концов, кто угодно можетносить короткую стрижку и одеваться в голубые майки и брюки с белыми полосамипо бокам.

Но тут ее взгляд наткнулся на еще одну деталь, и сердцевнезапно отяжелело и остановилось, как будто простреленное свинцовой пулей. Наруке мужчины были часы – электронные. Она их узнала, хотя на фотографии онивыделялись нечетко.

Она не могла их не узнать, так как сама подарила месяц назадв день его рождения.

Но сознание упрямо твердило – это тоже вполне возможноесовпадение.

Ведь это всего лишь «Сейко», на большее я не моглараскошелиться. Любой может носить такие часы. Но внутренний голос смеялся надней, смеялся жестоко, безжалостно. Этот голос желал знать, кого, собственноговоря, она собирается обдурить. Кроме того, хоть она, слава Богу за такоеснисхождение, не могла видеть кисть мужчины, запущенную под юбку девицы, рукадо локтя представала на полное обозрение, и на ней Сэлли сразу заметила двемаленькие родинки, соприкасающиеся друг с другом краями и образующие аккуратнуювосьмерку. Сколько раз Сэлли с любовью поглаживала эти родинки, сидя на заднемкрыльце бок о бок с Лестером! Как часто она целовала их, пока Лестер ласкал еегрудь, одетую в специально подобранный для таких случаев бюстгальтер отДж.С.Пенни, и нашептывал на ухо всяческие интимные нежности и обещания вечнойлюбви.

Это Лестер, сомнений никаких. Часы можно надеть и снять, отродинок не отделаешься. В памяти всплыла музыкальная фраза из песенки: «Плохиедевчонки… там-там… тум-тум…».

– Мерзавка, шалава, шлюха, – шипела Сэлли, словноразъяренная тигрица.

– Как он мог к ней вернуться? Как?!

– Может быть, – не унимался внутренний голос, – онапозволяет ему то, чего не позволяешь ты?

Грудь Сэлли возмущенно взмыла вверх, а в горле застрялотвратительный горький ком. Но ведь они в баре! Лестер не…

Но она тут же поняла, что это не слишком убедительноевозражение. Если Лестер встречается с Джуди, если он обманывает ее в этом, тообман насчет того, пьет он пиво или нет, уже полностью теряет свою значимость.Вот так.

Сэлли отложила фотографию и трясущимися руками достала изконверта сложенный вчетверо листок бумаги персикового цвета. От него исходиллегкий, терпковато-сладкий аромат. Сэлли поднесла листок к носу и глубоковдохнула.

– Мерзавка! – крикнула она хриплым истерическим голосом.

Если бы Джуди теперь оказалась рядом, она набросилась бы нанее и исцарапала собственными ногтями, какими бы короткими они ни были. Как быей хотелось, чтобы Джуди оказалась здесь. И Лестер тоже. Долго бы ему непришлось еще играть в футбол, если бы она его отделала. Очень долго.

Сэлли развернула письмо. Оно было короткое и написаноокруглым почерком школьницы, обученной чистописанию по методу Пальмера.

«Дорогой Лес!

Фелиция сделала этот снимок в тот день, когда мы были стобой в Тигре.

Сказала, что собирается нас шантажировать. Но толькодразнила. Она отдала фотографию мне, а я отдаю тебе в память о нашей ВЕЛИКОЙНОЧИ. Не слишком было благоразумно с твоей стороны забираться ко мне под юбкуна глазах у «всего честного народа», но это так возбуждало! И потом ты такойСИЛАЧ! Чем дольше я смотрела на тебя, тем больше подогревалась. Еслиприглядишься повнимательнее, увидишь мое нижнее белье. Слава Богу, Фелиция ужеушла к тому времени, когда на мне ничего не осталось! Скоро увидимся! А пока храниэту фотографию «в память обо мне». Я буду думать о тебе и твоей замечательной«штучке». ОГРОМНОЙ штуке! Лучше закончу писать, а то все больше распаляюсь. Какбы не пришлось заняться чем-нибудь неприличным. И прошу тебя, перестаньбеспокоиться сам знаешь О КОМ. Она слижком занята послушанием Богу, чтобыдумать о нас с тобой, смертных.

Твоя Джуди».

Не менее получаса Сэлли сидела в «мустанге» Лестера и всеперечитывала и перечитывала письмо. Сознание ее и чувства обострились отнакапливающегося гнева, ревности и обиды. Кроме того, подспудно все этиощущения «подогревались», как сказала бы Джуди, возрастающим сексуальнымвозбуждением, но в этом она никогда бы не призналась никому на свете и темболее себе самой.

«Безмозглая шалава даже не знает, как пишется слово„слишком“", думала Сэлли.

Она продолжала скользить взглядом по фразам и задерживалась,конечно, на тех, что были выделены заглавными буквами. Наша великая ночь. Неслишком БЛАГОРАЗУМНО. Так ВОЗБУЖДАЛО. Такой СИЛАЧ. ОГРОМНАЯ ШТУКА.

Но наивысшую степень раздражения и ярости вызывалабогохульная перефразировка общинного ритуального псалма: «…сохрани этуфотографию в память обо мне».

Непристойные картины совершенно непроизвольно вставали передглазами Сэлли. Губы Лестера смыкаются на розовом соске Джуди Либби, а тазавывает:

«Возьми меня, испей до дна эту чашу в память обо мне».Лестер на коленях меж раздвинутых ног Джуди: «Возьми меня, съешь меня в памятьобо мне».

Сэлли смяла абрикосового цвета листок в маленький ничтожныйкомочек и швырнула на пол машины. Теперь она сидела прямо, вздернув подбородоки глядя вперед немигающим взором, взмокшие от пота пряди волос слиплись ирассыпались (не отдавая себе отчета в том, что делает, Сэлли все время, покачитала и перечитывала письмо, прочесывала волосы пальцами, словно гребнем).Затем она нагнулась, подняла бумажный шарик, расправила его и сунула вместе сфотографией обратно в конверт. Руки у нее так дрожали, что она лишь с третьегораза попала в конверт, надорвав его при этом чуть не до середины.

– Мерзавка! – закричала она в который раз и разразиласьслезами. Слезы были горячие и жгучие, как кислота. – Сука! А ты! Ты! Лживаяскотина!

Сэлли воткнула ключ в замок зажигания. «Мустанг» взревел, датак яростно, как будто вторил состоянию Сэлли. Она включила передачу и выехаласо стоянки, взметнув тучу пыли, выпустив голубое облако газа и отчаяннопроскрежетав резиной. Билли Маршан, тренировавший развороты на роликовой доске,с удивлением оглянулся.