Хозяйка Дома Риверсов - Филиппа Грегори

— А как же король? — осторожно промолвила я. — Не можете же вы оставить его в Лондоне одного. Это будет означать, что вы попросту бросите его на съедение Ричарду Йорку.

— Он, естественно, сразу последует за мной, стоит мне приказать! — заносчиво заявила Маргарита. — И никто даже не пикнет о том, что мой муж и король этой страны не может быть со мной, своей королевой, если я того пожелаю. Даже герцог Йоркский не посмеет нас разлучить. И будь я проклята, если этот Йорк вздумает снова запереть меня в Виндзоре!

Графтон, Нортгемптоншир, лето 1456 года

Я ждала в Графтоне, когда наконец приедет Ричард, и наслаждалась тем, что все лето провожу с детьми. Элизабет, правда, была в Гроуби с новорожденным сыном, и к ней отправилась погостить ее сестра Анна, а Энтони по моей просьбе принял к себе в качестве оруженосца лорд Скейлз — мальчику пора было научиться должным образом вести себя в знатном доме; к тому же у лорда Скейлза была дочь, тоже Элизабет, единственная наследница его немалого состояния. Нашей Мэри уже исполнилось тринадцать, и мне пора было присматриваться и выбирать для нее жениха; Мэри и Жакетта жили сейчас в доме герцогини Бекингемской, обучаясь у нее манерам и умению вести по-настоящему большой дом. Зато все остальные дети пока оставались в Графтоне; Джон и Ричард теперь занимались с новым наставником, а в этом году к ним должна была присоединиться и Марта. Элеонора и Лионель по-прежнему большую часть дня проводили в детской вместе с двухлетней Маргарет и совсем еще маленьким Эдвардом.

На этот раз мне не пришлось слишком долго ждать; сперва я получила сообщение о том, что Ричард освобожден от службы в Кале, а вскоре — едва успел уехать гонец, доставивший эту весть, — на дороге, ведущей к нашей усадьбе, заклубилась пыль, и я тут же выбежала на крыльцо, выхватив Эдварда из колыбельки и одной рукой прижимая его к себе, а другой заслоняя глаза от пыли. Мне хотелось, чтобы Ричард еще издали увидел меня на пороге родного дома с нашим новорожденным малышом на руках и сразу понял бы, что я была верна ему, как и он мне, что я растила его детей, заботилась о его доме и его землях.

Я уже почти различала цвета его боевого штандарта и вскоре окончательно убедилась, что это его флаг и наверняка во главе отряда на могучем боевом коне скачет он сам. И, поняв это, я как-то сразу позабыла, какой примерной супругой хотела ему показаться; я сунула маленького Эдварда кормилице, подхватила юбки и, мигом слетев по ступеням крыльца, бросилась ему навстречу. Я услышала, как Ричард кричит: «Привет тебе, моя герцогиня! Моя маленькая герцогиня!» Он натянул поводья, остановил коня, спрыгнул на землю и уже через мгновение обнимал меня и целовал с такой силой и страстью, что мне пришлось его оттолкнуть. Потом, правда, я сама прильнула к нему и крепко обняла, прижимаясь щекой к его теплой шее и чувствуя, как он целует мои волосы. Мы с ним были словно жених и невеста, надолго разлученные злой судьбой.

— Любимая моя, — сказал он, оторвавшись от моих губ и слегка задыхаясь, — по-моему, мы не виделись целую вечность. Я даже стал бояться, что ты совсем забудешь меня.

— Мне тебя так не хватало, — прошептала я.

Щеки мои были мокры от слез, и он поцелуями осушал их со словами:

— Мне тебя тоже! Боже мой, временами мне казалось, что я никогда больше не увижу родного дома!

— Но теперь ты наконец свободен? Тебе больше не нужно туда возвращаться?

— Да, теперь я свободен. Уорик на все посты поставил своих людей. Надеюсь — Господь тому свидетель! — что я никогда в жизни больше не увижу Кале. В последнее время там было просто ужасно. Знаешь, Жакетта, у меня такое ощущение, будто нас всех долго держали в клетке. Да уж, обстановка была крайне неопределенная. Герцог Бургундский то и дело пытался штурмовать крепость, то и дело совершал налеты на Кале; да и король Франции частенько нам угрожал. Мы были постоянно напряжены, опасаясь вторжения йоркистов, прибывших из Англии. Сам же Кале находился на грани полного разорения. Да и в гарнизоне были сильны мятежные настроения. Но разве можно винить за это несчастных солдат? А хуже всего то, что я никогда не был уверен, как мне следует поступить в каждом конкретном случае, как было бы лучше для всех! Я ведь почти ничего не знал о том, что творится в Англии. И совсем ничего не знал о тебе и о детях. Я не знал даже, благополучно ли ты разрешилась от бремени…

— Я все время тебе писала, — заметила я. — Все время. Я догадывалась, конечно, что тебе мои письма не доставляют. И, кстати, далеко не все соглашались передать тебе мое письмо. Но я все равно посылала и письма, и фрукты, и даже бочонок соленой свинины! Ты получил его?

Он покачал головой.

— Ничего я не получил! А мне так отчаянно хотелось услышать от тебя хоть одно доброе слово! И тебе, бедняжке, пришлось со всем справляться в одиночку. А тут еще и наш малыш родился…

— Его зовут Эдвард, — гордо сообщила я.

Жестом я велела кормилице подойти к нам. Я взяла у нее мальчика и передала его Ричарду. Эдвард открыл свои синие глазенки и мрачно посмотрел на отца.

— Здоров ли он, хорошо ли растет?

— О да! И все остальные тоже здоровы.

Наши дети, толкаясь, уже высыпали на крыльцо; мальчики кланялись отцу, стащив с голов шапки, а девочки просто бросились к нему на грудь. Ричард упал перед ними на колени и, широко раскинув руки, обнял всех разом, с нежностью их целуя.

— Слава Богу, наконец-то я дома! — выдохнул он со слезами на глазах. — Слава Богу, я благополучно сюда добрался и могу обнять жену и детей!

В ту ночь в постели я вдруг застеснялась: мне было страшно, что муж заметит, как сильно я переменилась за этот год. Очередные роды не прошли даром — мои бедра раздались, талия стала еще шире. Но Ричард холил и лелеял меня и любил по-прежнему, словно был тем самым молодым оруженосцем герцога Бедфорда, а я — его юной госпожой.

— Точно игра на лютне, — прошептал он и тихонько рассмеялся. — Всегда мне вспоминается одно и то же, когда твои руки меня касаются. Память может порой подшутить над нами, но тело-то помнит!

— И что, много хороших мелодий сыграно на этой старой лютне? — спросила я с притворной обидой.

— Когда найдешь такого отличного музыканта, как ты, то станешь беречь его как зеницу ока, — ласково пошутил он. — Я ведь с самого первого раза, как только тебя увидел, понял: вот та женщина, которая будет мне желанна всю жизнь.

И он, уложив мою голову на свое теплое плечо, крепко уснул, по-прежнему меня обнимая.

Вскоре я тоже уснула — нырнула в сон, точно русалка в темную воду, — но среди ночи что-то разбудило меня. Сначала я подумала, что проснулся кто-то из детей, и, сбросив с себя остатки сна, выбралась из-под одеяла. Потом села на краешек кровати и прислушалась. Но в доме было тихо, лишь потрескивали половицы, да шумел ветер за открытым окном. Наш дом мирно спал, словно чувствуя наконец присутствие хозяина. Я вышла в соседнюю комнату, открыла окно и настежь распахнула деревянные ставни. Летнее небо было темно-синим, точно шелковая лента, и луна была почти полная, похожая на толстого серебристого тюленя; она уже почти закатилась за горизонт. А на востоке в небесах разливался яркий свет — низко над землей пылала полоса, формой напоминавшая изогнутую саблю, и эта «сабля» острием своим указывала в самое сердце Англии, в ее Центральные графства, где, как я знала, Маргарита собирает и вооружает армию, готовясь к атаке на Йорков. Я не могла оторвать глаз от летящей по небу кометы; она была не белой и бледной, как луна, а желтой, даже золотистой — настоящая позолоченная сабля, нацеленная в самое сердце страны! И у меня не осталось никаких сомнений: грядет война, а значит, Ричард, как всегда, окажется в первых рядах, как и другие мужчины моей семьи — Джон Грей, муж Элизабет, и мой родной сын Энтони. Мне будет за кого тревожиться. А сколько еще сыновей будут призваны в действующую армию или вырастут в воюющей стране! На мгновение я вспомнила о юном сыне герцога Йоркского, которого видела тогда в Вестминстере, о юном Эдуарде. Это был такой красивый мальчик! Но отец, несомненно, возьмет его с собой, и его жизнь тоже подвергнется риску. Эта страшная комета висела в небесах над всеми нами, точно дамоклов меч. Я долго смотрела на нее, на эту летящую звезду, и думала о том, что ее стоило бы назвать «Рождающей вдов». Наконец я закрыла ставни, вернулась в постель и уснула.