Кладовая солнца. Повести, рассказы - Михаил Михайлович Пришвин

одно колечко к добру, другое – ко злу. У каждого человека в душе есть такой стерженек, и каждый сажает себе на него колечки добра и зла: дело в стерженьке, а не в одних идеях. Сами же идеи все равно как дым, вот отчего я и сказала тебе: «Идеи, идеи, что в них хорошего?»

Есть сила держать – и самое зло обернется в добро. Жизнь заставит! Нет силы – и добро оборачивается во зло. Понял, друг?

Прочитав мою статью «Школа радости», пришла ко мне девушка и спросила:

– Существует ваша школа?

– Если вы пришли – она существует. Зачем вы пришли?

– Стихи принесла.

– Ну, значит, существует! Вы пишете стихи и этим занимаетесь?

– Нет, я по холодной обработке металла.

Зрелость

Только теперь стал видеть себя. Я думаю об этом так, что, пожалуй, нужно очень долго расти вверх, чтобы получить способность видеть себя не в себе, а отдельно на стороне, как будто человек созрел и вышел из себя.

Тревога о береге

Вижу ясно теперь, что мать моя, купеческая дочь, во дворянском имении жила, как живое сухопутное существо, брошенное в жизнь, как в воду, с единственным священным заветом: «Плыви!» Она плыла по завету и вдруг умерла, так и не увидев берега.

Есть и во мне эта наследственная тревога о береге. Мать просто наивно плыла, ждала берега. И вот это смутное стремление к берегу, понимаемое как чувство природы, привлекало ко мне читателей: «Он куда-то плывет, давайте за ним!»

Встреча с детством

Утро пасмурное, а вечером солнце, весна ослепительная. И есть переулочки в Замоскворечье, где сохранилась тишина и в какую-то минуту перед самым вечером в сумраке можно встретить себя самого в детском виде и наслаждающимся счастьем детства под чудесный говорок засыпающих галок.

Апрельский свет

За окном моим под черной железной планкой балкона привесились четыре большие, тяжелые светящиеся капли, и светят мне, как посланники весны, и говорят мне по-своему, на понятном только мне языке:

– Мы, посланники этой новой весны, приветствуем тебя, старого посланника своих отцов и дедов, и просим тебя – старого человека: возьми нас и покажи нас людям молодым, рожденным любить этой новой весной.

Апрельский свет – это темно-желтый, из золотых лучей, коры и черной, насыщенной влагой земли. В этом свете мы теперь ходим.

Весна

Что-то делаю, ничего не вижу в природе, ни за чем не слежу. Но чувствую, что кто-то ходит со мной желанный, и как о нем подумаешь – так хорошо становится.

А бывает, что-то не клеится, плохо выходит, и в то же время чувствуешь что-то хорошее. Вспомнишь о хорошем и поймешь: это весна.

В городе

Чувствую по себе, что за городом в полях под снегом вода, что ручьи находят себе путь к реке, и понемногу лед поднимается.

Машина в ремонте, я не могу там это видеть, но, может быть, тем сильней это я чувствую здесь, в себе.

Радость жизни

Чуть нездоровится, но солнце на дворе такое яркое, так празднуют дома, крыши, кресты и всякие цветные тряпки, что я это почувствовал и понял – эту прирожденную радость жизни, как существо здоровья.

Это все было мое здоровье и поэзия в нем, вернее, такое здоровье, что даже и поэзия в нем.

Охотничьи чувства – это и есть чувство здоровья и радости жизни, и поэзия, свойственная охотникам, есть выражение радости жизни.

В здоровье рождается радость жизни и может дойти до поэзии.

Ревность

Женщины-художницы: Лариса забывает все у мольберта, Елена с античной природой проста, но все видит и слышит.

Ларисе сказал, что был в кругу интересных женщин. Она чуть вздрогнула и выдала свою женскую ежедневную тайную борьбу за себя, как за самую интересную (нам, писателям, это знакомо – втайне каждый из нас лучше всех, и в этом нет ничего дурного: это условие борьбы за первенство).

Елене я тоже сказал, что к нам приехала в дом отдыха красивая Лариса, – и по ее простому лицу пробежала тень.

Мука ревности происходит от унижения своей личности, врученной любимому. Предавая врученную душу другому, худшему, любимый унижает тебя, и оттого мучительно больно: тебя как бы убивают при низком свидетеле.

Апрель

Сегодня пришел настоящий апрель. Поле озими еще не омылось и желтое, а лужица на поле ясно-голубая, а самый лес вдали подчеркнут белой полоской. Вдоль реки лежит цепь оставленных водой льдин.

Одна особенно большая лежит на другой, и сверху на нее капает, капает.

Мелкие льдины от толчка распадаются на длинные чистые кристаллы, похожие на хрустальные подвески от люстры.

В лесу пестро: где белое, где черное, на черном виднеются зеленые листики перезимовавшей земляники, а земля под ней еще не оттаяла. Зяблики поют везде, и начинают оживать лягушки.

Одна скакнула в ручей и понеслась вниз.

Мать-природа

Я спросил двух женщин – одну с мальчиком, другую свободную: кто ближе к природе во время родов – мать или ребенок?

Женщина с мальчиком ответила – ребенок. Женщина свободная – мать.

– Понятно, – сказала первая, – ребенок, говорят, и слышит не так, и видит плохо, и ничего не понимает. Он, конечно, ближе к природе.

– Так вы понимаете природу, – ответила вторая, – будто природа слепая, глухая? В природе все есть. И это может знать только человек, очень близкий к природе. Ближе всех к природе рождающая женщина: она одной стороной даже сама природа, а с другой – сама человек.

Краски

Ни тепло, ни холодно. С луга в речку быстро уходит последняя голубая вода, и вслед за тем скоро сам луг становится как вода. Только не голубая, а зеленая.

Голубая вода в речку уходит, зеленая приходит на луг, а на черный квадрат выбрался трактор и затарахтел.

Плющ

Прохладно, тихо, пасмурно. Раскрылись почки на березках и остановились. Плотная зелень озимого поля. На пару ходят овцы.

Веточки черемухи, обвитые сухими листьями паразита-плюща. На веточках первые листики. Грустно смотреть на этот союз с паразитом ароматной черемухи. Но ничего: скоро зеленые листья и целомудренные цветы закроют паразита.

А еще и так сказать: тут у черемухи радость жизни побеждает цветами.

Альдонса и Дульсинея (Из биографии)

Говорили о перевоплощении поэта и