Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Однако образ Колосса был осквернен бурской кровью. Концентрационные лагеря шокировали мир, намекая на нравственную гибель империи. Решив, что «небеса были против нас», сам Черчилль на короткое время «потерял веру в империю»[1342] во время «этой отвратительной войны — несчастливой и полной дурных предзнаменований в начале, бесславной в своем ходе, жестокой и ужасной в конце»[1343].

Но вред характеру империи, как бастиону свободы и честной игры, оказался длительным. Нацистская Германия оправдывала свои концентрационные лагеря, называя их британским изобретением.

Южноафриканские лагеря оставили несмываемое наследие горечи. Они наполнили национализм африканеров ненавистью, как великое переселение наполнило гордостью. Подавление «врезалось в саму душу бурского народа»[1344], который во все большей степени склонялся к отождествлению себя с детьми Израиля, очистившимися страданиями, словно огнем[1345].

Воспоминания о лагерях мешали примирению на протяжении нескольких поколений после того, как Британия предоставила двум республикам независимость и в 1910 г. сформировала Южноафриканский Союз.

В других доминионах, где часть очевидно спонтанного энтузиазма к войне являлась продуктом пропаганды, вера в империю пошатнулась. Сообщества поселенцев за рубежом были всегда склонны думать, что она основана на эксплуатации. И ничто в большей мере это не подтверждало, чем послевоенное санкционирование Милнером труда китайцев в Рэнде на основе кабальных договоров. Его широко клеймили, называя рабством. Казалось, Милнер подтверждал: южноафриканский конфликт был «колоссальным обманом», придуманным «жаждущими крови культиваторами денег». Эти действия оказались далеки от обороны империи, «это была война эксплуататоров, война за дешевую рабочую силу»[1346].

Колониальное отчуждение питалось подозрениями в британской жадности. Когда Чемберлен обратился к доминионам за помощью в защите империи в 1902 г., они увидели не «усталого Титана», шатающегося под «слишком большим весом своей судьбы», если использовать метафору, которую он позаимствовал у Мэтью Арнольда, а «Фальстафа, который нажрался так, что не может все это переварить»[1347].

На самом деле, южноафриканский конфликт был последней крупной войной Британии за имперскую экспансию. Он представил унизительные доказательства физической немощи и моральной порочности и низости. Казалось, британская армия олицетворяет национальный упадок, который стал навязчивой идеей эдвардианской эпохи. Патриоты вроде Артура Конан Дойла сожалели, что солдаты этой армии оказались менее энергичными и мужественными, чем их противники и даже союзники из колоний. Ирландские националисты, например, Джеймс Коннол-ли, радовались, что буры «проткнули пузырь боевой репутации Англии», чем и обеспечили «начало конца»[1348] Британской империи.

Гниение можно было увидеть везде. Предпринимались усилия по поддержке и укреплению здания. Главной заботой стала безопасность и крепость железных стен Великобритании. Пока доки распирало от архаичных судов, «кучи устаревшего хлама скупца»[1349], могла ли страна пережить «морское Коленсо»?[1350]

Наиболее настоятельно с такими предупреждениями выступал демонический адмирал Джеки Фишер. Он говорил о потере главенства в море, на котором стояла Британская империя. Союз с Японией (1902 г.) снял давление на Дальнем Востоке, а новое сближение с США сделало это же в Карибском море.

Фишер увеличивал силу флота ближе к дому, строя большие корабли типа «Корейджес» («Отважный»), «Фьюриос» («Яростный») и «Глориос» («Славный»), которые его офицеры прозвали «Возмутительный», «Подложный» и «Буйный».

Но иностранные армады беспощадно росли, особенно — по другую сторону Северного моря. До Первой Мировой войны было обычным делом то, что «мы находимся в положении имперского Рима, когда варвары шумели на границах»[1351].

Артур Бальфур, приятный эстет, который сменил своего дядю лорда Солсбери на посту премьер-министра в 1902 г., без труда признал упадок, когда его увидел. Это была одна из самых мощных и действенных «сил, которые молча готовят судьбу империй»[1352] Он предпринял несколько укрепляющих мер, реформируя систему образования, заключив дружеское соглашение с Францией и основав постоянный Комитет по обороне империи для сравнения и решения военных вопросов на научной основе.

Джозеф Чемберлен увидел «признаки разложения»[1353] в когда-то славной британской торговле, сравнимые с трещинами на стенах церкви Сан-Марко с отдельно стоящей звонницей в Венеции, которая только что обрушилась и превратилась в руины. В 1903 г. он попытался снизить беспокойство из-за дальнейшего продвижения вперед коммерческих конкурентов, о чем рассказывалось в популярных книгах «Сделано в Германии» (1896 г.) и «Американские захватчики» (1901 г.)

Чемберлен начал кампанию по созданию тарифных барьеров. Он надеялся, что экономическая защита пойдет рука об руку с имперским федерализмом. В результате страна не желала отказываться от свободной торговли, а доминионы не хотели отбросить независимость. Но англо-бурская война, которая оказалась такой ужасающей для положения Британии в мире, способствовала росту самосознания тех, кто жил в лагерях, окруженных повозками.

Правительства нацеливались на улучшения социальной защиты и увеличение национальной эффективности. «Я вижу мало славы в империи, которая может править на волнах, но не умеет спускать воду в туалете», — сказал Уинстон Черчилль[1354]. Он в годы после победы либералов в 1906 г. помогал заложить основы «государства всеобщего благоденствия».