Языковая структура - Алексей Федорович Лосев

на то, куда оно движется, на его целевую установку и на те результаты, которые получаются на путях приближения к этой цели, то есть на следствие этого приближения. Поэтому с точки зрения индоевропейской системы языков предложение цели только и может обслуживаться конъюнктивом. В других языках, кроме латинского языка, предложение следствия трактуется, правда, несколько свободнее. Например, в греческом языке предложение следствия осталось на ступени еще близкой к тому сравнительному предложению, на которое указывает греческий союз следствия; и поэтому в греческих предложениях следствия фигурируют те же самые наклонения, что и в независимых предложениях, а конъюнктив был бы здесь совсем бессмыслен. Латынь, наоборот, понимает следствие как смысловое следствие, как логический вывод, а не как самостоятельно данное действие, и поэтому конъюнктив здесь максимально упорен и необходим.

Таким образом, эти два типа придаточных предложений, предложения цели и следствия, обладают такой семантикой, что всякие модальные колебания исключаются здесь целиком и окончательно, так что никаких частных случаев, даже и для архаической латыни, засвидетельствовать невозможно.

Другим модальным полюсом семантического значения придаточных предложений являются предложения времени и причины. Этого рода предложения, как само собою понятно, выражают объективно наличное действие, объективно существующее во времени и пространстве и объективно определяющее другое действие. Что тут царство индикатива, это едва ли требует доказательства; и тут не стоит приводить текстовых примеров, которые всякий новичок в латыни встречает целыми сотнями, как он встречает на каждом шагу и конъюнктивы в предложениях цели и следствия. Если предложение говорит только о временном или только о причинном отношении, индикатив здесь абсолютно необходим. И если здесь (весьма редко) мы и можем встретить конъюнктив, то этот последний говорит здесь только об условности того или иного времени, или той или иной причины, как это мы видели в конъюнктивах, согласно I закону сложного предложения (§4, п. 1 и §5, п. 1). Но временные и причинные предложения с таким оттенком условности гораздо лучше выражаются по-латыни самими же условными предложениями, потенциального или ирреального типа; и потому в этих условных временных и условных причинных предложениях, собственно говоря, нет никакой надобности. Время и причина в их объективном смысле есть царство индикатива.

Однако в этих предложениях нет такого модального напора, как в предложениях цели и следствия с их конъюнктивом. Очень рано и те и другие предложения начинают получать вместо объективного и логическое значение. Союз cum, в начале только пространственно-временной, скоро начинает нести на себе и чисто логические функции, то есть обозначать причину в логическом смысле, которая в логике обычно называется основанием. Образуется так называемый cum causale, то есть cum обосновывающее, которое в архаической латыни все еще имеет тенденцию к индикативу, поскольку в этом обосновании у Плавта и Теренция все еще не выветрилось первоначальное пространственно-временное утверждение. Однако потребность выражать логическое основание иными средствами, чем причинное объяснение, была у римлян так велика, что в дальнейшем cum causale навсегда закрепилось с конъюнктивом и резко противопоставилось всем индикативным объективно-причинным союзам, вроде quod, quia, quoniam, quando, quatenus и прочих. Следовательно, прямым полюсом для конъюнктивных предложений цели и следствия являются только те причинные предложения, которые выражают объективную причину, но не логическое основание, и которые поэтому навсегда и остались с индикативом.

Точно так же и предложения времени являются полной модальной противоположностью предложения цели и следствия только в том случае, когда они выражают собою исключительно временные отношения, лишенные всяких других логических элементов. Как указывает всякий элементарный учебник, предложение времени может носить и целевой оттенок (когда, например, союз времени мы переводим по-русски «пока не»), и тогда здесь необходим конъюнктив. Только в чистом виде предложение времени есть прямая модальная противоположность предложения цели и следствия.

Таким образом, предложения цели и следствия по-латыни всегда конъюнктивны, а предложения времени и причины (в их чистом виде) всегда индикативны. Косвенный же вопрос занимает среднее положение между этими двумя противоположностями. Что же касается основной причины такого модального колебания придаточных предложений, то заключается она только в семантике самих придаточных предложений, обладающих то устойчивым, то текущим характером в зависимости от намерения пишущего или говорящего.

Остальные придаточные предложения легко ориентировать на этом модальном фоне.

Совершенно ясно, что относительные придаточные предложения тоже занимают среднее место между установленными нами модальными полюсами. Они могут выражать собою и цель, и следствие, и время, и причину. Следовательно, их можно относить к самим этим обоим полюсам. С другой же стороны, они, иной раз, совершенно неотличимы от косвенного вопроса, разделяя с ним решительно все интонационные оттенки, ведущие, как сказано выше, то к индикативу, то к конъюнктиву.

Условные и уступительные придаточные предложения либо имеют реальный смысл, и тогда они индикативны, то есть в модальном смысле неотличимы от предложений времени и причины. Или же эти предложения потенциального или ирреального смысла, и тогда они конъюнктивны. Но этот их конъюнктив отнюдь не имеет косвенного значения и потому не подчиняется правилу последовательности времен. Как мы видели выше (§3, п. 1), конъюнктивы в этих предложениях ставятся свободно, то есть так, как они стояли бы в независимых предложениях того же модального смысла. Таким образом, условные и уступительные придаточные предложения тоже занимают среднее место между нашими двумя модальными полюсами, но несомненно тяготеют к полюсу предложений времени и причины.

§ 7. Заключение

Мы начали настоящий раздел с указания на необходимость методической переработки латинского синтаксиса, который в своем традиционном изложении накопил огромное количество всякого рода неясностей и путаницы и потому уже давно требует упорядочения и приближения к живому языку. В заключение проделанной работы мы опять хотели бы вернуться к вопросам методики и дидактики. Мы сейчас укажем на те идеи, которые, по нашему мнению, должны способствовать этому упорядочению и этому оживлению латинского синтаксиса.

Схоластика в науке возникает там, где вопреки элементарному требованию дидактики все части целого рассматриваются изолированно от этого целого, как будто они имеют самодовлеющее значение. В этом и заключается причина всего грамматического хаоса в латинских учебниках и причина необходимости механической зубрежки здесь мертвых и разорванных частей целого. Целым в данном случае является совокупность способов подчинения придаточных предложений главным предложениям. Нужно знать, какие вообще способы подчинения существуют в латыни, и нужно знать, в каком они находятся между собой отношении, то есть чем они друг от друга отличаются и в чем они друг на друга походят. Мы настаиваем, что это именно и есть то целое, в отрыве от которого способы подчинения отдельных типов предложений являются мертвыми частями, элементами цельного организма латинского синтаксиса.