История Сирии. Древнейшее государство в сердце Ближнего Востока - Филип Хитти

Около 200 тысяч причастников этой почтенной церкви дожили до начала XX века в районах Мардина, Диярбакыра и Армении. Затем число их резко сократилось, и остаток нашел приют в Сирии и Ливане. В настоящее время ее патриархия располагается в Химсе. Ее приверженцы отвергают термин «яковиты» и предпочитают именоваться православными или старосирийцами. Те из них, кто в последнее время принял римско-католический обряд, образовали Сирийскую католическую церковь, и ее патриарх находится в Ливане. Это униатская ветвь, соответствующая халдейской.

Помимо Сиро-яковитской церкви, независимыми потомками монофизитов являются Армянская церковь и Коптская эфиопская церковь. Победа Сирийской церкви над церквями Армении, Египта и Эфиопии стала еще одним выдающимся достижением сирийского общества и культуры. Надо помнить, что при всем их интересе к изучению греческой мысли две сестринские сирийские церкви Востока и Запада возникли и развивались как реакция сирийского общества на эллинизирующее влияние Византии и Рима. И яковитство, и несторианство, которые в этих христианских столицах считались «ересями», главным образом были протестом против чужеземного вторжения и против процесса синкретизации, который превратил христианство, исконно сирийскую религию, в греко-римский институт. Ослабленные натиском ислама, обе церкви «дошли до наших дней как окаменелости вымершего сирийского общества».

Еще одним ответвлением древней сирийской церкви были марониты, которые происхождением обязаны своему покровителю святому Марону (Марун). Монах-отшельник, о жизни которого мало что известно, Марон жил между Антиохией и Киром (Курус или Куруш), где и умер около 410 года. Есть предположение, что именно он – тот самый «монах Марон», к которому Иоанн Златоуст на пути в изгнание обратился с письмом с просьбой молиться за него и сообщить ему вести. После смерти Марона, как гласит предание, ученики отнесли его останки в место неподалеку от Апамеи (Афамия) на Оронте, где в его память воздвигнут монастырь. Конфликт с яковитами в 517 году привел к тому, что в этом монастыре было перебито триста пятьдесят монахов, они до сих пор поминаются в маронитском церковном календаре. Ливан послужил новой секте лучшим убежищем, и она пустила корни в его северных областях. Там марониты слились с мардаитами, которые также перебрались с севера.

Если Марон был святым новой секты, то Иоанн Марон (Юханна Марун, умер около 707 г.) был героем и основателем новой нации, зародившейся на берегах реки Кадиша. Иоанн Марон родился в Саруме, возле Антиохии, изучал сирийский и греческий языки в Антиохии, прежде чем уйти в монастырь на Оронте. Он продолжил обучение в Константинополе и был рукоположен в епископы Батруна в Ливане. Его резиденция находилась сначала в Смар-Джбейле, затем в Кафархае, где он основал монастырь, носящий теперь его имя, там же он и похоронен. При нем община маронитов превратилась в автономный народ, которая одной рукой держала на расстоянии мусульманского халифа, а другой – византийского императора. Когда в 694 году Юстиниан II захотел подчинить себе маронитов, его войска разрушили монастырь на Оронте, но понесли разгром от Иоанна при Амьюне. С тех пор марониты ушли в добровольную изоляцию, у них развился характерный для горцев индивидуализм. В течение некоторого времени Каннубин, высеченный в твердых скалах суровых Ливанских гор, служил приютом патриархии маронитов, которая затем перебралась в Бакирки в окрестностях Бейрута.

Вожди маронитов середины VII века находились в дружественных отношениях с императором Ираклием и всех приверженцев секты обвиняли в поддержке его монофелитских взглядов. Одним из первых заявил об этом Саид ибн Батрик (около 931 г.). Его современник-мусульманин аль-Масуди придерживался того же мнения. Утверждение Саида повторил и Вильгельм Тирский, историк крестовых походов, по словам которого, «ересь Марона и его последователей состоит в том, что в нашем Господе Иисусе Христе существует и существовала с самого начала только одна воля и одна действенность». Вильгельм оценивает их число в 40 тысяч и далее говорит, что в 1180 году они отреклись от своих ересей и вернулись в лоно католической церкви; однако апологеты маронитов, начиная с ад-Дувейхи (умер в 1704 г.) и ибн Намруна (умер в 1711 г.), заявляли о том, что их церковь во все века оставалась православной. Утверждение, что существовал еще один Марон, монофелит из Эдессы, умерший около 580 года, и что якобы эти авторы перепутали его приверженцев с ливанскими маронитами, представляется небезосновательным. Нет никаких сомнений в том, что в этот период крестовых походов марониты привлекли к себе внимание Рима, однако их союз состоялся лишь в XVIII веке. Их церковь, которую можно считать национальной церковью Ливана, до сего дня сохранила сирийскую литургию и безбрачное священство, а Рим не включил в свой перечень святых ни одного из ее предполагаемых тезок-основателей. По данным переписи 1942 года, число маронитов в Ливане составило 318 211 человек, больше, чем у любого другого религиозного объединения в этой республике. В последнее время эмигранты-марониты привезли свои обряды в Италию, Францию, Северную и Южную Америку, Австралию и другие части цивилизованного мира.

Восточная и Западная сирийские церкви с их ответвлениями включают еще не всех сирийских христиан. Осталась небольшая группа, уступившая влиянию греческих богословов Антиохии и Константинополя и согласившаяся с постановлениями Халкидонского собора (451). Тем самым эта община подтвердила свое православие и не только избежала отлучения, но и получила защиту и даже покровительство со стороны государственной церкви и имперской столицы. Столетия спустя противники в отместку прозвали их мелькитами, «царистами». Ряды мелькитов, видимо, пополнялись в основном из горожан и потомков греческих колонистов. Постепенно греческий язык вытеснил сирийский в качестве языка богослужений, и сирийская литургия уступила место византийской. Сотни рукописей в европейских и восточных библиотеках свидетельствуют о том, что победа греков была неполной вплоть до начала XVII века. Несмотря на поддержку властей, община мелькитов оставалась относительно слабой и в основном ограничивалась Северной Сирией, Палестиной и Египтом. У их сирийских потомков одна патриархия находится в Дамаске и другая в Иерусалиме, и в наши дни они известны как греко-католики.

Как ни странно, в последние годы мелькитами называют исключительно тех христиан, которые вышли из православия и примкнули к Риму. Однако сами они утверждают, что находятся в давнем и непрерывном общении с Римско-католической церковью. В настоящее время они составляют около половины православной общины, насчитывающей около 230 тысяч человек. Резиденция одного их патриарха находится в Египте, а другого – в Ливане. Большинство греко-католиков и греко-православных живут в Сирии, а не в Ливане.

В глазах сирийского христианина только что зародившийся ислам не мог выглядеть совершенно чуждым или экзотичным; на самом деле он, пожалуй, больше походил на новую иудео-христианскую секту, нежели на новую религию. В целом враждебность ислама к христианству объяснялась скорее соперничеством, чем противоречиями в идеологии. Сразу же после завоевания патриарх Восточной церкви описывает новых господ в следующих красочных выражениях: «Арабы, которым Бог ныне даровал власть над миром, как вы знаете, находятся среди нас. Но они не враги христианам. Напротив, они восхваляют нашу веру, чтят священников и святых Господа и делают добро церквям и монастырям». Некоторые востоковеды доходят до того, что изображают ислам наследником сирийского христианства во многих аспектах. Иоанн Дамаскин считал Мухаммеда еретиком, а не основателем нового вероучения, и смешивал ислам с арианством, отрицавшим божественность Христа. Иоанн говорит, обращаясь к своим мусульманским оппонентам: «Вы ложно называете нас этериастами (мушрикун), мы же справедливо называем вас бого-убийцами» – и спрашивает, почему христиан обвиняют, что они поклоняются кресту, если мусульмане так же поклоняются черному камню. Столь высокомерному отношению, несомненно, способствовало то, что он был священником и писал на иностранном языке. А Умар II, очевидно, считал, что ему будет легко обратить Льва Исавра в свою веру, когда направил ему богословское послание, которое император в свою очередь попытался опровергнуть в дальнейшей переписке.