Титан. Жизнь Джона Рокфеллера - Рон Черноу

В жаркий июльский день сотни студентов и профессоров, в мантиях и академических шапочках с лирипипами, собрались в огромном шатре в центральном дворе городка и только один человек был одет в простой сюртук и шелковую шляпу: основатель университета, который шел, по своей детской привычке, смотря вниз. Он совершенно не был похож на огнедышащего магната, тихий и немного смущенный шумихой вокруг него. Когда он поднялся на сцену, три тысячи, человек затаив дыхание смотрели на американскую легенду, ведущую уединенный образ жизни и завораживавшую публику и как грешник, и как святой. Внутри шатра было так душно, что в зале шелестели сотни вееров из пальмовых листьев. Харпер поднялся и рассказал о будущих нуждах университета, он выжидательно обернулся к Рокфеллеру и упомянул об острой необходимости соорудить зал вместо временного шатра, Рокфеллер неопределенно улыбнулся и должно быть сжался в своем кресле. Затем титан поднялся и обратился к толпе.

«Я хочу поблагодарить ваш Совет попечителей, президента и всех, кто присутствовал при этом чудесном начале. Это лишь начало, – его прервали бурные аплодисменты, – а остальное сделаете вы». Зал затих. «Вам повезло завершить это дело, вам и вашим сыновьям и дочерям. Я верю в работу. Это лучшее вложение, какое я сделал в своей жизни. Почему же люди не должны вкладывать в Чикагский университет деньги, время, все свои силы? Почему нет? Это величайшая возможность. Где собрался лучший Совет попечителей, лучшие преподаватели? Я глубоко, глубоко благодарен за то, что имел какое-то отношение к этому делу». Гул признательного смеха. «Господь дал мне деньги, и как мог я отказать в них Чикаго?»80

Какую бы неловкость он сам ни испытывал, Рокфеллер произвел великолепное впечатление. До конца дня он закладывал фундаменты зданий, присутствовал на службах и выступил с парой кратких речей. Он провел ночь в доме Харпера и был так расстроен отсутствием часов – визит заставил его отклониться от привычного графика, – что он подарил миссис Харпер чек на тысячу долларов и предложил купить часы. Следующим утром Рокфеллер сел на велосипед и отправился по территории университетского городка, за ним следовало руководство учреждения. Одетый в велосипедный костюм, он задал живой темп, махая по дороге приветствующим его студентам. Свита проследовала по центральной аллее в Джексон-Парк, проехала по остаткам Колумбовой выставки, остановилась освежиться, затем пронеслась обратно по центральной аллее. Рокфеллер был неимоверно удовлетворен и тронут теплым спонтанным энтузиазмом студентов. Везде, куда он отправлялся, они напевали: «Джон Д. Рокфеллер, чудесный человек / Дает всю мелочь У. в Ч.». Другая кучка студентов разразилась боевой песней: «Кто он? Кто он? Ра, Ра, Ра / Рокфеллер, это он, ура, ура, ура!»81

Как филантроп, Рокфеллер предпочел мудро отстраняться от своих творений и сказал Харперу, что видит себя в деле молчаливым компаньоном. Несмотря на периодические обвинения в обратном, он не вмешивался в назначения ученых или в свободу выражения, хотя искушение сделать это иногда появлялось. Несколько студентов в Чикаго обвинили его в монополистических методах, и Рокфеллер в гневе жаловался Гейтсу на «заявления студентов, непочтительные к основателю, легкомысленные и непростительные; но, точны ли сведения, я не знаю… Мне бы казалось, что, если… [они] точны, этих людей следует исключить из Чикагского университета»82. В этом и других случаях, насколько можно судить, Рокфеллер тогда отменил приказ, опасаясь угрозы научной свободы или, по меньшей мере, своей репутации.

Требовалась смелость, чтобы основать университет в 1890-х годах, когда научный мир громко критиковал большой бизнес и многие из друзей-промышленников Рокфеллера рассматривали университеты, как благодатную почву для подрывных действий. Уильям выговаривал брату за спонсирование школы: «Ты собираешь вместе писак, толпу социалистов, которые не сделают ничего хорошего»83. Рокфеллер ломал голову над этим вопросом, но сопоставив все, пришел к выводу, что «…пока писаки из числа никчемных отравляют умы людей ядом своих чернил, многие другие выйдут из этих учебных заведений и сделают больше добра среди нас. Будем надеяться»84. Чикагский университет почти не был подвержен радикальным течениям. В 1899 году в университете Торстейн Веблен опубликовал «Теорию праздного класса», где новые флагманы промышленности изображались жестокими троглодитами, прячущими за броскими привычками потребления примитивные побуждения.

Из спорных вопросов о роли Рокфеллера в Чикаго больше всего внимания пресса уделила увольнению в 1895 году молодого политического экономиста Эдварда Бемиса, который выступал за то, чтобы газом владели муниципалитеты, и критиковал «Юнайтед газ импрувмент компани», относящуюся к «Стандард Ойл». Официальным поводом для увольнения стало то, то Бемис в большей степени активист, нежели ученый, и не соответствует высоким стандартам университета. Так как Бемиса нанял сам Харпер и тот начал карьеру заслуженного специалиста по регулированию коммунальных компаний, за его уходом можно заподозрить политический мотив, но нет свидетельств, что виновником был Рокфеллер. Представляется более вероятным, что Харпер выгнал его, предваряя возмущение Рокфеллера. Годом раньше Харпер предупредил Бемиса о политической активности, и тот произнес зажигательную речь, критикуя поведение железных дорог во время Пулмановской стачки. Такой заметный активизм связывал Харперу руки в обхаживании местных предпринимателей, о чем он ясно сказал в письме Бемису в июле 1894 года:

«Ваша речь в Первой пресвитерианской церкви доставила мне значительное неудобство. Мне теперь едва ли безопасно заходить в клубы в Чикаго. На меня набрасываются со всех сторон. Я предлагаю вам, до тех пор пока вы связаны с университетом, проявлять больше осторожности в публичных высказываниях по вопросам, волнующим умы людей»85.

Рокфеллер воздерживался от подобного давления, потому что осознавал политическую ценность соблюдения нейтралитета в попечительстве университета в то время, как его обвиняли в использовании других заведений для продвижения собственных интересов.

Однако в финансовых вопросах Рокфеллер все же требовал прав – и именно в этом Харпер ему отказывал. Как многие спонсоры, Рокфеллер хотел вносить дары свободно, но Харпер постоянно пытался ускорить процесс. Поставив Гейтса в качестве буфера между собой и Харпером, Рокфеллер надеялся держать университет в неведении о его будущих вкладах, но тактика не сработала. «Харпер был ненасытен в своих денежных аппетитах, – сказал один из юристов «Стандард Ойл». – Гейтс был стражем казначея»86. Со временем напряжение между Гейтсом и Харпером стало невыносимым. Оба мужчины были идеалистами, погруженными в религию с долей мирских устремлений, и каждый обвинял другого в лицемерном использовании Рокфеллера для личной наживы.

Поначалу Гейтс восхищался Харпером как человеком восторженным, превышавшим расходы из наивного энтузиазма. Позже он изменил этот оптимистичный взгляд, когда Харпер решительно заявил, что первоклассный университет нельзя вести, как эффективное деловое предприятие: «Университет, который функционирует должным образом, всегда в дефиците». Когда эта ремарка появилась в прессе, Рокфеллер и Гейтс сочли ее сущим предательством.