Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН - Александр Владимирович Пыжиков

по струночкам похаживать, учил он голосом поваживать; играет-то в Царе-Граде, а на выигрыш берёт всё в Киеве он, от старого всех до малого. Тут все на пиру призамолкнули, сами говорят таково слово: "Что не быть это удалой скоморошине, а кому не надо быть русскому, быть удалому доброму молодцу!" После того князь Владимир начинает подносить, одну за другою, чары зелена вина переряженному Добрыне, тот их пьёт, но тут же опускает перстень в одну чару; тогда жена узнаёт его, они целуются, обнимаются, и после пошёл пир. Кажется, никаких комментариев здесь не надобно: близкое родство обеих песен, в общем и подробностях, само бросается в глаза. Рассказ об инструментальной музыке нашего богатыря — чистейшая копия с азиатского.

Богатыри наших былин нередко играют в какую-то игру на шахматной доске. Песни называют иной раз эту игру "шашки-шахматы" и тут же прибавляют: "тавлеи немецкие". Казалось бы, на первый взгляд всего естественнее предположить, что здесь речь идёт об игре в шахматы. Но это совсем не так. Описывая калмыцкий образ жизни и нравы, Бергман рассказывает, что у калмыков в большом употреблении "одна персидская игра, которую калмыки зовут нарр, а русские — тавлея. Она похожа на европейский триктрак. Играют на низеньком столе, у каждого игрока есть по 6 мест (квадратов), по которым мечут белые и чёрные камешки". Эта азартная игра любима на Востоке со времён глубокой древности: уже в Магабгарате, Рамаяне, Гаривансе и т. д. цари, царевичи и богатыри предаются ей со страстью и проигрывают не только все богатства, всё состояние своё, но даже жён и, наконец, даже собственную свободу и жизнь. Довольно вспомнить знаменитые эпизоды Магабгараты о пяти братьях Пандуидах, играющих с Куруидами, двою родными братьями своими, о Нале и Дамаянти и т. д. Эту же игру мы встречаем также в поэмах и песнях почти всех народов Азии, и в числе особенно любопытных примеров, близко подходящих к рассказам наших былин, можно указать на одну алтайскую песню: тут богатырь Тастаракай играет с дочерью Ай-Хана, сначала проигрывает ей коня, шубу, самого себя, а потом отыгрывает всё это назад, да ещё вдобавок выигрывает и самую дочь Ай-Хана. Но только тут игра идёт уже не в кости, а в карты, вероятно, под влиянием китайского соседства; в сибирско-тюркских песнях часто говорится о карточной игре: играют в 9 колод. У нас в былинах говорится не только о том, как богатыри вообще играют в тавлеи друг с другом, но ещё рассказывается, что они играют с иноземным царём, и ставят на кон всё имущество, собственную свободу и жизнь. Но разница наших богатырей от восточных здесь в том, что наши никогда ничего не проигрывают и всегда одерживают верх, точно так же в былинах, как и в сказках.

* * *

В русских былинах часто говорится о "камнях самоцветных". На первый взгляд можно подумать, что они должны свидетельствовать только о роскоши предметов, на которых находятся, и о богатстве их хозяев. Но на самом деле, их значение совсем другое. Они занимают в былинах ту роль, которую в восточных поэмах и песнях, преимущественно буддийского времени, играют драгоценные камни, сами собой светящиеся и исполняющие всякие желания. Наш самоцветный камень лежит на дне моря; добытый оттуда, он освещает всё, что около него находится. Так, например, в палате у Дюка Степановича (его отечество, по словам былины, Индия) "вкладены камни драгоценные: видно молодца станом, лицом, возрастом"; у коня Ильи Муромца "меж глазмы да под ушмы самоцветное насажено каменье, не для рада красы молодецкия, а для ради осенних тёмных ноченек: оно за 30 вёрст, как светел месяц, пекёт"; царевич Константин Леванидович велит вставить в заднюю и в переднюю луку своего седла "по тирону по камню, по дорогу, по самоцветному: не для ради его самого молодца, басы (красы) для ради и крепости богатырския, для ради пути-дороженьки, для ради тёмной ночи осенней, чтобы видеть при пути-дороженьке: темна ночь до бела света"; у Дюка Степановича и у калик перехожих вплетено в лапотики, семи шёлков, "по ясному по камешку самоцветному"; или же говорится, что калики "взяли по камешку антавенту, день идут по красному солнышку, ночь идут по камешку антавенту"; наконец, такие же "камни самоцветные, все яхонты, втираны были" в 300 стрел Дюка Степановича: "где стрела летит, от неё луч печёт, в день красно солнышко, в ночь от светлого месяца". Все эти камни — отголосок тех чудодейных камней, рассказами о которых наполнены азиатские поэмы и повести. Первоначальное их местопребывание, как и у нас, дно морское: вспомним, как богатырь Аг-Ай выносит оттуда белый камень, а когда он положил его в своём жилище, "всю тёмную, словно ночь, юрту осветило светом его, точно сделался день". Отчизна светящегося драгоценного камня Гессер-Ханова — также глубина морская. Гессер-Ханово жилище освещалось драгоценными камнями, вставленными в кровельную балку и в четыре угла палаты: они светились, словно огонь, так что ночью не надо было ламп. Гессер-Хановы 30 стрел светились огнём от драгоценных камней, в них вправленных. Для освещение дороги, Гессер-Хану служат драгоценный же камень, светящийся как огонь, и данный ему из благодарности "Божьими детьми", освобождёнными им из неволи у 12-голового волшебника: "Держи только этот камень в руках, — говорят они, — и уж он посветит тебе, сколько нужно, в дороге". Но в восточных рассказах светящиеся камни имеют ещё и другую роль, кроме освещения. За светящимся драгоценным камнем спускается, в "Дзанглуне", на дно моря Джинпа-Ченпо (наш Садко), и этот камень оказывается также и светится в руках у 500 девиц, выходящих навстречу к царевичу Гедону. Этот камень, очень часто упоминаемый в индийских, тибетских, монгольских и калмыцких рассказах, называется Чинтамани — по-санскритски это значит исполняющий все желания; в киргизских рассказах — Эрмэк Тас; и обладатель его может по своему желанию получать всё, чего только захочет, и даже спастись от всякой беды. Такого общераспространённого в Азии значения не удержали наши самоцветные камни, зато тем крепче удержалось их световое значение: наши былины, в этом последнем отношении, рассказывают те самые подробности и в таком же количестве, как те азиатские поэмы и легенды, которые принадлежат буддийству. Кажется, нельзя сомневаться в том, что эти камни первоначально должны были называться у нас не "самоцветными", как мы теперь везде читаем в былинах, а "самосветными".