Великий уравнитель - Вальтер Шайдель

Но мы не можем иметь и то, и другое: демократия

На первый взгляд расширение демократических институтов кажется весьма вероятным кандидатом на роль мирного инструмента выравнивания. Однако, как мы видели в Главах 5 и 6, формальная демократизация не может рассматриваться как автономное развитие, не связанное с насильственными действиями. Во многих отношениях это похоже на демократию в древних Афинах: как последняя была неразрывно переплетена с массовой военной мобилизацией, так и расширение представительства во многих западных странах заметно связано с потрясениями двух мировых войн. По одной этой причине, даже если и можно показать, что демократизация оказала выравнивающее влияние на распределение материальных ресурсов в этих обществах, то приходится признать, что любое подобное достижение по крайней мере отчасти вызвано военными факторами[494].

Более того, исследования отношений между демократией и неравенством давно давали противоречивые результаты. Такая неоднозначность теперь подтверждена наиболее амбициозным и полным на настоящее время исследованием. Разбирая 538 примеров из 184 стран от момента объявления независимости или с 1960 года (в зависимости от того, что случилось позже) и до 2010 года, Дарон Аджемоглу и его коллеги не нашли подтверждений стабильного влияния демократизации на рынки или даже на неравенство располагаемого дохода. Наблюдаемый негативный эффект на коэффициент Джини распределения располагаемого дохода не достигает статистической значимости. Понятно, что недостаток точности многих учитываемых показателей неравенства оставляет место для сомнений. И все же отсутствие значимой связи тем более поразительно, поскольку демократия действительно оказывает солидный эффект на налоговые поступления как долю ВВП. Отсюда можно сделать вывод, что роль демократии в общем распределении ресурсов сложна и неоднородна и что часто ее предполагаемая связь с выравнивающей распределительной политикой далека от прямой. Среди причин этого выделяются две: выравнивание может осложняться тем, что демократию «захватывают» влиятельные заинтересованные группы, и тем, что демократизация предоставляет новые возможности для экономического развития, которое само по себе увеличивает неравенство доходов[495].

Более конкретные исследования Кеннета Шива и Дэвида Стесевиджа противоречат убеждению о том, что демократизация на Западе сдерживала материальное неравенство. Они обнаружили, что партийная поддержка правительства – со стороны левых или иных партий – не оказала эффекта на общее неравенство доходов в тринадцати странах с 1916 по 2000 год и оказала лишь небольшое влияние на сокращение доли доходов высшего 1 %. Также не играли особой роли централизованные кампании по установлению заработных плат на общенациональном уровне. Исследователи также рассматривают отношение между расширением представительства и партийной поддержки, с одной стороны, и высшими налоговыми ставками – с другой. Поскольку высшие налоговые ставки, как правило, находятся в обратном соотношении с неравенством и часто лучше подтверждены данными, чем неравенство как таковое, они могут служить грубым косвенным показателем до того периода, когда становятся доступными собственно показатели неравенства. Шив и Стесевидж обнаружили, что принятие всеобщего избирательного права для мужчин не оказало сильного влияния на высшие налоговые ставки: в пятнадцати странах средняя высшая налоговая ставка за пять лет до введения всеобщего избирательного права для мужчин была лишь немного ниже, чем в последующее десятилетие. Постепенное расширение представительства, как в Великобритании в период от Избирательной реформы 1832 года и до принятия всеобщего избирательного права для мужчин в 1918 году, также не повысило верхних налоговых ставок. Эти ставки подтолкнула Первая мировая война, а избирательные реформы скорее последовали за этим быстрым подъемом, чем стали его причиной. Наконец, сравнение средней высшей налоговой ставки за пять лет до и после перехода к левым правительствам показывает лишь небольшое увеличение на 3 процентных пункта (с 48 до 51 %)[496].

Напротив, сила профсоюзов действительно находится в негативной корреляции с неравенством. И все же, как я показал в Главе 5, уровень юнионизации крайне чувствителен к потрясениям двух мировых войн и поэтому не может служить прямой функцией демократизации как таковой. Член Верховного суда США Луи Брэндайс однажды сказал:

Как выяснилось, и то и другое все же может наблюдаться одновременно, по крайней мере если определять демократию формально, а не в более широком смысле, который, несомненно, и подразумевал этот великий деятель. И наоборот, даже за пределами социалистических стран отсутствие сильного демократического правительства не обязательно говорит о сильно выраженном экономическом неравенстве: прекрасный тому пример – Южная Корея и Тайвань, в которых равенство, достигнутое за счет предыдущих потрясений, сохранялось в течение длительного времени еще до того, как демократизация набрала обороты в 1980-х годах, и то же во многом верно в отношении Сингапура[497].

«Долгие качели»: рост, квалификация и неравенство

Процессы, которые я рассматривал до сих пор, не предоставляют никаких отчетливых доказательств мирного выравнивания: ненасильственные земельные реформы, экономические спады и демократизация могут иногда иметь какой-то эффект, но не оказывают систематического влияния на неравенство. Существенные земельные реформы и отмена рабства обычно ассоциируются с насильственными действиями, что только подкрепляет основной тезис этой книги. Крупномасштабная эмиграция индивидов с низким доходом потенциально способна сократить неравенство в конкретной популяции: например, предполагалось, что миграция в Новый Свет многих миллионов итальянцев в течение поколения перед Первой мировой способствовала стабилизации или даже снижению коэффициента Джини дохода и верхних долей дохода в Италии во время повышавшей неравенство индустриализации. Перемещения такого рода служат демографическим механизмом выравнивания, схожим с пандемией, которая обсуждалась в Главах 10 и 11, но более мягким. Но даже если эмиграция и служит одновременно и мирным, и эффективным механизмом, то для достижения ощутимого эффекта она должна происходить в широких масштабах, и по меньшей мере для всех, кроме самых немногочисленных популяций, это зависит от очень специфичных и исторически редких обстоятельств, самое известное из которых – огромный поток мигрантов в Соединенные Штаты между серединой XIX века и Первой мировой войной и в меньшей мере – начиная с 1980-х. Реальный итог может быть довольно сложным, зависящим от состава мигрирующих групп относительно популяции-источника и от роли пересылок заработка. Из-за требуемых ресурсов и политики многих принимающих стран эмигранты в наше время часто происходят из более благополучных или более образованных слоев общества. Кроме того, любая оценка влияния миграции на неравенство будет неполной без анализа ее эффектов на принимающую популяцию[498].