2024-й - Юрий Никитин

Он сделал движение поймать, но орех прошел сквозь его тело.Я сказал наставительно:

— Сделать красивую картинку — еще не создать характер.

Он спросил растерянно:

— А на чем я попался?

— Да на всем, — ответил я безжалостно. — Дажена том, что в этом районе уже неделю как дороги автоматизированы, и навстречную полосу выскочить невозможно. Да и вообще…

Я отвернулся и пошел в здание, подумав по дороге, чтовообще-то надо расширить зоны, запрещенные для импачей. С каждым днем онистановятся совершеннее, а если учесть, что хватает образов, созданных чисто изхулиганских побуждений… ну, пусть не хулиганских, а так, бунтарских, что необлегчает ситуацию. Наоборот, усугубляет, ибо хулиганы — мелочь, а вотбунтарями бывают и весьма высокие умы…

Еще импач соврал насчет перехода улицы. Это простойобыватель, который смотрит только мыльные оперы, или блиповец могут в этоповерить, но я-то знаю, что существует закон, запрещающий им переходить улицы,так как мешают водителям. Правда, в последнее время под давлением создателейимпачей начали готовить законопроект, разрешающий им переходить в ночные часы,когда нет машин в зоне видимости, а также проселочные и прочие дороги, если,конечно, там нет в это время движения.

Впереди горячо спорят трое импачей, одетые в средневековыеодежды, двое схватились за шпаги, а третий бегает вокруг и, хватаясь за волосы,выкрикивает что-то рифмованное.

Я прислушался — ого, да это Шекспир, сценка вроде бы из«Ромео и Джульетты», бессмертного, как говорили всегда, шедевра. Кто-то исейчас так бездумно говорит, хотя уже не знает ни Шекспира, ни вообщелитературной классики.

Последний вздох загнанной твари: литература и театр вышли наулицу и пытаются удержать внимание избалованного зрелищами читателя. Человекпривык сидеть перед жвачником во все стены и смотреть мыльные оперы. Вот длянего, стараясь переключить внимание на себя, и создают бытовые сцены прямо наулице…

Чуть дальше встретил еще пару театрализованных сцен. Все изпрошлого, устроители шоу стараются пробудить интерес к классике, но сейчас этобудет разве что интерес антрополога: как, слово «рогоносец» было оскорбительным?Из-за этого убивали?.. Из-за того, что жена с кем-то переспала, убивали и жену,и соперника?

Навстречу шел человек, улыбнулся, видя мое лицо, сказалуспокаивающе:

— Сегодня акция по защите театров, не удивляйтесь!

— А что, — спросил я, — и театры… того?

— Давно, — ответил он довольно. — Чудаки,пытаются вернуть… Молодые, сил много, не хотят сдаваться…

Я перескочил канаву, сокращая путь, на той стороне улицычерез оградку перелез грузный Гулько. Увидел меня, расплылся в широкой улыбке ипогрозил пальцем:

— Несолидно, несолидно шефу так поступать…

— Исполнительному директору тоже, — ответил я втон.

Обменявшись рукопожатием, пошли в сторону нашего зданияплечом к плечу. Он пихнул меня в бок и молча указал на разукрашенный вход вночной клуб. Рядом с закрытой до вечера на замок дверью красуется строгоепредупреждение: «Сегодня вход только без нижней части одежды!»

— Это значит, — сказал Гулько язвительно, —хоть в меховой куртке, только чтоб без штанов!..

— И без трусов, — сказал я, — что гораздо интереснее.А что насчет туфель?

— Наверное, можно, — рассудил он. — А то ногиоттопчут! Эх, а я еще помню старые добрые времена молодости, когда даже безверхней части появиться на дискотеке казалось ох как круто!

— Правда? — спросил я.

— Клянусь, — сказал он. — Тогда даже«девушка, покажи сиськи!» выглядело наглостью! Правда-правда. Теперь и напилотки не смотрят, если там нет ничего навороченного или необычного.

Я фыркнул:

— Ладно тебе. «Старые добрые…» Будто я их не помню! Ибыло это всего лет пять тому.

— Правда? — спросил он неверяще. — Господи,как время летит… в смысле, ползет, а в него столько поместилось! Пять лет, акак будто десять эпох профыркнуло.

Возле входа в офис увидели Тимура, этот бодро топает сдругой стороны. Судя по запачканной глиной штанине, тоже что-то перелезал илиперепрыгивал запрещающее.

— Привет, привет, — сказал онжизнерадостно. — Что Тарас такой злой?

— Ночной клуб увидел, — пояснил я. — А этодля него что красная тряпка либералу.

Тимур с интересом посмотрел на Гулько:

— А там круто?

Тарас рассерженно фыркнул:

— Интересно? Да там каждую ночь оргии Калигулыкакие-то…

Тимур высокомерно нахмурился:

— Дорогой Тарасик, — сказал он брюзжаще, — ятебя всегда уважал, а не любил всяких дураков, что бездумно и безмозглоповторяют какую-то хрень, даже не задумываясь о ее смысле!

Гулько врубился, что камешек вообще-то в его адрес, самобиделся моментально, но сказал вроде бы миролюбиво:

— Ты чего так на дураков кидаешься, будто они тебечужие? Были оргии, я сам видел! В кине показывали. И Калигула был. Это царьтакой в Риме. Еще до папы римского.

Тимур посмотрел снисходительно, как на дурачка:

— Да разве у него оргии? Собрал на пиру сто человек ивелел всем трахаться!.. Ну, знаете, ребята, я не думал, что вы в области сексадикие, как непуганые гуси! Количество еще не качество. Вон сторонники открытогосекса сегодня собирают на митинги протеста по десять тысяч, где прямо наплощадях трахаются все со всеми, как с женщинами и мужчинами, так и ссобаками!.. Смешно просто, когда повторяют, как попугаи…

Гулько сказал мирно:

— Да успокойся, успокойся. Мир меняется такстремительно, что некоторые не успевают. Вот и калигулят по старинке. И думают,что все еще круто.

Мы вошли в здание, охранник вскочил и бросил руку к виску.Думаю, ему самому нравится представлять, что охраняет особо важный объект. Мыкивнули ему, Тимур буркнул:

— За эпохой не успевают? Да оргии Калигулы переплюнулиеще в Средневековье, когда на черных мессах вытворяли такое, Калигула удавилсябы от зависти!.. А сейчас так и вовсе, Калигула — невинный младенец. Даже стобой рядом.

Гулько покачал головой.

— Не-е-ет, — произнес он рассудительно. — УКалигулы были в самом деле оргии! Потому что их такими считали. У нас оргийбыть не может, потому что уже придумать нечего, что не узаконено Госдумой,конгрессом, сенатом и кнессетом. И даже синедрионом вроде бы. Во всяком случае,папа римский разрешил все! Так что у нас разврата вообще нет. Мы чисты, хотяСодом и Гоморра перед нами — праведники.