История Венецианской республики - Джон Джулиус Норвич

Венеция капитулировала — но только когда уже не оставалось другого выхода. Этот факт отражен в правительственных документах. В тот самый день, когда послы получили полномочия подписать соглашение от имени республики, Совет десяти подавляющим большинством голосов (13 против 2)[231] принял официальное заявление о том, что Венеция от рук папы претерпела незаслуженные гонения и подчинилась несправедливым требованиям не по доброй воле, но по принуждению — «силой, страхом и угрозами». Следовательно, она не связана этими обязательствами и оставляет за собой право предоставить другие условия договора папе, «когда он будет лучше осведомлен и не будет испытывать враждебности», либо его преемникам.

Посланники, как и папа Юлий II и кардиналы, не могли знать того факта, что они послужили всего лишь инструментом для официального подтверждения, а условия, которые зачитывались так долго и болезненно, их собственное правительство аннулировало и нарушило еще за три недели до этого.

Новости о восстановлении согласия венецианцев с папой не слишком обрадовали членов лиги. В частности, Франция сделала все, чтобы этого не произошло, и на церемонию абсолюции послы Франции, Священной Римской империи и Испании не явились, хотя они находились в это время в Риме. Юлий II не делал попыток выйти из лиги, но, говорят, он похвалялся, что, даровав Венеции отпущение, он всадил кинжал в сердце короля Франции. Это лишний раз доказывает, если здесь вообще нужны доказательства, что теперь он рассматривал Францию, а не Венецию главной помехой своей политике в Италии. Фактически, он поменял сторону. В марте 1510 года венецианский сенат рассматривал, как бы получше включить папу в предполагаемый альянс с Англией и Шотландией, а сам Юлий поссорился со своим бывшим союзником, герцогом Альфонсо Феррарским, потому что его тревожили и раздражали потакания герцога французским интересам.

Но это не значило, что договор о создании лиги превратился в ненужную бумажку — вовсе нет! С наступлением весны французы снова выступили в поход. Их поддержали герцог Ангальтский и герцог Альфонсо. Союзники надеялись соединиться с силами Максимилиана и решить дело в Венето раз и навсегда. Как нетрудно догадаться, Максимилиан не смог выступить, но даже без него объединенная армия превосходила венецианскую. В Венеции были свои проблемы — в январе в Лониго умер Питильяно,[232] а замену ему найти было нелегко. В качестве временной меры командование доверили проведитору Андреа Гритти. Но его изобретательность, храбрость и боевой опыт не могли перевесить того факта, что, являясь чиновником, он был человеком преимущественно штатским, а значит, не имел достаточного авторитета в наемных войсках.

Но так или иначе, сомнительно, чтобы даже величайший генерал-кондотьер смог остановить наступление французской, немецкой и феррарской армий, которые, встретившись к югу от Леньяго, быстро заняли Эсте и Монтаньяну и прорывались к Виченце с севера. Андреа Гритти не смог организовать серьезного сопротивления и отступил на восток. 24 мая герцог Ангальтский ввел своих людей в город. Второй раз за год жители Виченцы были вынуждены признать императора своим повелителем.

Они сделали это не очень охотно. Они знали, что герцог Ангальтский зол на них и обижен за недавнее поражение.

Теперь он на них отыграется. Многие из горожан бежали вместе со своими женами, детьми и самым ценным из имущества в Падую или Венецию. Те же, что остались, не могли заплатить жестоких штрафов, которые на них возложили. В довершение всех бед по улицам теперь шатались пьяные германские наемники, расхищая и грабя все, до чего могли дотянуться. Начался новый исход жителей, во время которого больше тысячи беженцев нашли приют в огромной пещере, глубоко уходящей в гору Монте-Берико. Лучше бы они остались в Виченце. Вскоре банда французских наемников открыла их убежище и в поисках поживы приказала всем выйти. Они отказались, и тогда французы разожгли у входа в пещеру большой костер и наполнили ее дымом. Пишут, что один мальчик нашел трещину в скале, через которую поступало достаточное количество воздуха. Это его спасло, а все остальные задохнулись, их тела раздели и унесли все ценное, что нашлось в пещере.

Справедливости ради следует добавить, что когда об этой жестокости узнали во французском лагере, виновных жестоко наказали. Знаменитый рыцарь Баярд — тот самый рыцарь без страха и упрека, который принял участие в главных французских кампаниях в Италии со времен прихода Карла VIII в 1494 году — повесил двоих предводителей перед входом в эту пещеру. И наказали не только их. Но злодеяние совершилось. Весть о нем облетела Северную Италию, и отношение к пришельцам переменилось. Престиж Франции потерпел такой урон, от которого она еще не скоро оправилась.

Но урон Венеции, потерявшей Виченцу, а через две недели и Леньяго, был гораздо серьезнее и не предвещал ничего хорошего. Войска лиги, с Максимилианом или без него, были сильны. Их скорость и натиск — ужасающи, боевой дух высок. Собственная армия Венеции, в которой не хватало ни солдат, ни командиров, отступала. Кампания едва началась. Какие поражения принесет она, прежде чем закончится? Конечно, следующей целью станет Падуя. Если Падуя падет, каковы шансы удержать берега лагуны? А если они отойдут врагу, останется ли неприкосновенной сама Венеция, как было в прошлые века? За последние 20 лет она уже получила неизлечимые раны — лишилась торговли с Востоком и собственной империи на западе. Если честь свою она сохранила (более или менее), то репутация пострадала. Финансы находились в критическом состоянии, и перспектив улучшения не предвиделось. Враг стоял у ворот, на что же было надеяться?

Но даже теперь обычный, неискушенный посетитель города не заметил бы неладного. Никогда Венеция не выглядела более величественно. Самый темный период истории, ту мучительную декаду, когда республика находилась в шаге от гибели, венецианский гений встретил в своем расцвете. Именно тогда семидесятилетний Джованни Беллини работал над одним из своих последних и прекраснейших образов — святого Захарии. Его брат Джентиле вместе с другими художниками писал «Чудеса истинного креста», хранящиеся сейчас в Академии. В это время двадцатилетние Джорджоне и Тициан вместе работали над Фондако деи Тедески — в этом здании теперь расположена почтовая служба, — покрывая его фресками, от которых, увы, не осталось и следа. Карпаччо творил девять своих возвышенных полотен, которые сделали скуолу да Сан Джорджо дельи Скьявони всемирно известной. Пьетро Ломбарде с сыновьями наносили последние штрихи в церкови Санта Мария деи Мираколи, а Мауро Кодуччи заканчивал фасады церквей Сан Дзаккария, Санта Мария Формоза и скуол Сан Марко и Сан Джованни Еванджелиста.

В это же время Венеция превратилась в интеллектуальный центр Италии. Прошло тридцать лет с тех пор, как дож Кристофоро Моро выдал в 1490 году первую лицензию на печатание книг. Теперь в городе печаталось больше книг, чем в Риме, Милане, Флоренции и Неаполе, вместе взятых. Еще в 1490 году репутацию города как центра книгоиздания поднял великий печатник и гуманист Теобальдо Пио Мануцио, более известный как Альд Мануций, который поселился в Венеции. Установив свои прессы на площади Сан-Августино,[233] он посвятил себя делу, занявшему его последующие 25 лет: редактированию, печати и публикации полного канона греческой классической литературы. Издательство называлось «Академия ди Альдо», оно объединяло виднейших ученых того времени. В течение нескольких месяцев в него входил даже Эразм Роттердамский, ставший близким другом семьи Мануцио (хотя он и находил их обеды несъедобными). Успех предприятия был таков, что до своей смерти в 1515 году Альд выпустил под своим фирменным знаком с дельфином и якорем не меньше 28 изданий греческой классики. Благодаря ему книги стали доступны не только богатым. Они продавались дешево и в таких количествах, которые до этого и представить себе было нельзя. Немецкие и фламандские купцы быстро наладили экспорт книг в Северную Европу. За годы Камбрейской лиги бедствия, которые терпела республика, никак не сказались на ее активности.