Запоздалая оттепель - Эльмира Нетесова

Кэрны рванулась помочь вожаку своры. На него насели четверо волков. И пес стал сдавать. Полукровка не успела ему помочь. Долговязый, хмурый волк вывернулся неизвестно откуда. Он прыгнул на загривок и, не перевернись Кэрны на спину, быстро бы разделался с ней. Но ей повезло. Волк не ожидал, что окажется мордой к морде. И полукровка снизу стиснула его горло, прокусила. Но выбраться, скинуть его с себя не довелось. Кто-то подскочил спереди. Ухватил так, что нос Кэрны и верхние клыки оказались в чьей-то пасти. Кэрны рванулась, судорожно сцепила клыки: чьи крепче, те и возьмут. Но тот, спереди, стоял, а не лежал на спине, как полукровка, и крутил башкой. Кэрны задыхалась. Ну хоть один глоток воздуха! Тут кто-то из ездовиков подоспел. И чужие клыки разжались мгновенно. Кэрны встала. Увидела, что драка все набирает силу. Она бросилась к человеку. К нему уже подкрались два волка и рвут одежду.

Кэрны сбивает одного в реку так, что он летит в воду кувырком. Второй, ощерившись, бросается к полукровке. Та тяпнула за шею. Волк, пятясь, рыча, отступил. Но тут выбрался из реки второй. Он стал кружить вокруг, присматривая, где б рвануть без промаха. Кэрны вдруг припала, сделала ложный выпад вправо и тут же сдернула с плеча волка широкую полосу шкуры. Тот взвыл. Закрутился на снегу, скуля. Кэрны поспешила к вожаку своры. Но поздно. Волки на глазах разорвали его в куски. И, завидев полукровку, рванулись к ней. Кэрны знала: убегать нельзя и бросилась навстречу первому, самому сильному, матерому. Это был вожак стаи. Кэрны прыгнула, норовя сбить грудью. Но вожак устоял. Только резко отскочил, чтобы не получить повторного удара. И тут же, перехватив кинувшуюся на него полукровку за загривок, швырнул ее на снег, себе под лапы. Придавил морду. Кэрны не могла открыть пасть. Двое других волков караулили каждое ее движение. Полукровка взвизгнула, когда когти вожака впились ей в морду. Дернулась. Вожак нагнулся, чтоб перекусить ей горло, расслабил лапу, и Кэрны, уловив секунду, вскочила. Пасть к пасти сошлась с вожаком стаи. Но тот вдруг перестал рычать. Сел на снег. Стал втягивать носом воздух. Полукровка глянула на него внимательней. Это был белолобый. Он вырос. Шерсть его огрубела. Белолобый стал почти неузнаваем… И он не враз узнал полукровку. Лишь ее запах, почти забытый, остановил его от окончательной расправы.

Белолобый встал. Подошел к полукровке. Обнюхал ее бока, спину, морду, лизнул. Присев рядом с нею на снег, поднял морду кверху. Завыл протяжно волчью песню об одиночестве в тундре. Все эти годы… Кэрны и рада б была подтянуть. Рассказать о годах жизни у человека. Вон он — полукровка оглянулась. Волки подошли к ее хозяину. Человеку уже никто не мог помочь. От всей упряжки остались лишь две рыжие, патлатые суки, огрызавшиеся на наседавших волков. О человеке они забыли. До него ль? Себя б спасти. Вот и крутят хвостами, норовят сбежать в стланик, подальше от стаи. Но волков много. От них не уйти. Окружив рыжух, взяв их в кольцо, сомкнулась стая на короткое мгновение…

Лишь куски рыжей шерсти дружно полетели во все стороны, да короткий истошный визг напомнил всему живому, что ничто не вечно в тундре, кроме нее самой.

Кэрны сбила волчицу, норовившую добраться до человечьего мяса. Кэрны зарычала. И не миновать бы новой схватки, да белолобый подоспел. Усмирил. По-своему, как подобало вожаку. Волки отошли от охотника, уступив его белолобому и Кэрны.

Полукровка оглядела знакомый берег. Клочья шерсти, собачьи и волчьи, окровавленные, лежали на корягах, песке, кочках. Не стало своры. А человек… Вот он — все еще не ожил. Если и придет в себя, в радость ли ему это будет? Сама-то Кэрны чудом уцелела. Случись на месте белолобого другой вожак, валялись бы теперь в ягеле ее клочья. Стая быстро бы отделила в полукровке собачье от волчьего. С этими, уцелевшими, она не только сама, но даже с помощью человека не смогла бы справиться. Стая уменьшилась лишь на треть. Где не взять силой — нужна смекалка. И Кэрны, зная законы стаи, легла на спину человеку, как на свою добычу. Какую по праву подруги вожака могла никому не уступить. Только бы не пришел в себя человек именно теперь. Сейчас это было бы совсем некстати. Ведь он попытается встать. А тогда… Уж лучше пусть лежит тихо. Вот так…

Белолобый подталкивает Кэрны в бок, лижет ей морду, зовет в тундру. Она не шевелится. Тихо, еле слышно порыкивает на вожака. Кэрны знает, уйти с ним теперь нельзя. Стая поймет, что она оставила добычу, и тут же разорвет человека. Даже костей не оставит. Хотя и маловато его одного на стаю… Но придется-таки отступиться волкам. Главное — не двигаться — вон стая уже своих порванных собратьев грызет. Но этим не набьешь брюхо всем… И Кэрны лежит, не шевелясь. Пока белолобый рядом, волки не тронут ее, а значит — и человека.

Вскоре стая опять стала кружить вокруг человека и Кэрны. Полукровка вжалась в спину хозяина. А белолобый зарычал на волков. Зло, угрожающе. Стая сбилась. Отступила. Вожак рыкнул громче. Словно понял полукровку. И волки, истолковав поведение вожака по-своему, убежали, оставив человека, Кэрны и белолобого наедине с тундрой.

Полукровка знала: волки теперь не вернутся. Станут ждать вожака поодаль. И, успокоенная, подошла к белолобому. Несмело обнюхала его: нелегко жилось вожаку в тундре. Вон сколько рубцов прибавилось на боках, спине и морде. Следы поединков с волками. Трудно быть вожаком стаи. Ее подчинял он себе лишь своей силой да собачьей смелостью. Почуяла Кэрны следы рысьих и медвежьих когтей. А вот здесь, на брюхе, олень рогами след оставил. Долго болел после этого белолобый. Самому в тундре выживать приходилось. Никто не помогал. Не было у него подруги. Не было и волчат. Холодным, одиноким ветром жил он и умирал. Взматерел в горе, озлобился на жизнь… Полукровка робко лизнула его в бок. Прижалась к нему спиной, как когда-то давно… Вожак долго пробыл с Кэрны. Он радовался встрече с полукровкой. И все подталкивал, звал ее в тундру, в стаю. Но Кэрны не уходила от охотника.

Полукровка знала, что вожак разделит с нею добычу и логово. Защитит от стаи. Но никогда не рискнет из-за нее своею шкурой и жизнью. Это может лишь человек… Вожак разделит добычу пополам. Но никогда не отдаст все, как человек. Вожаку она нужна лишь в зимы. Лишь до весны заботился б о ней. А человек помнил о Кэрны всегда.

Белолобый торопил. Он знал: полукровка уже привыкла к человеку. Но тот теперь не имеет власти над нею. И не сможет больше поймать волчицу в капкан. Человек недвижим, почти мертв. А белолобый — вот он. Живой. В силе. Вожак. Ему послушна целая волчья стая. У человека же нет никого. Ни одной собаки. И самого могло не стать. Вообще… Это он, вожак, не отдал его стае. Ведь когда-то этот охотник мог убить белолобого. Там… В реке. Да оставил вожака. Дал шанс выжить. Вот и он тоже дает ему выбор. Либо выжить, либо умереть. Но самому. Как того захочет сам человек. Но полукровку вожак ему не оставит. Слишком долго жил он один, без волчицы. Ни одна не подпустила его к себе. Не имел белолобый логова. Одинокой тенью скитался по тундре. Часто голодный и больной. Его гнали от себя матерые волки. Лишь молодые, первогодки-сироты слушались белолобого и, сбившись в стаю, шли за ним. Ведь взрослым волкам, имеющим своих волчат, некогда обучать чужую молодь охоте и жизни в тундре. Лишь белолобому было не до выбора. Своих волчат, от полукровки, отнял человек. Свое им привил. И разрывали они волков, помогая человеку. Белолобый взрастил бы их по-своему. Нет, он не учил бы нападать на людей. Ведь и чужих волчат — свою стаю оберегал он от людей неспроста. Боялся и их учил бояться. Но не только это заставляло белолобого обходить человека. Где-то в крови вожака, а может, даже в сердце — жила память о жизни в человечьем жилье. О временах, когда люди не были врагами, а их глаза и руки не хотели убивать. Да было ли такое? Но если нет, то почему же при виде человека так хотелось ему подставить под его руку свою морду и спину? Почему он никогда не водил стаю к человеческому жилью? Это изумляло волков. Вот и сейчас… Только истошный собачий вой, каким отпевает свора улетевшую человеческую жизнь, привлек сюда стаю белолобого. Собаки, утратившие хозяина, все равно станут добычей тундры.