Тень и Коготь - Джин Вулф

Тут-то я и понял, в чем дело. Всякий хоть раз в жизни видел, как некто, подобно Ионе, лишившийся кисти руки, замененной крюком либо иным рукотворным приспособлением, выполняет работу, требующую участия обеих рук – и искусственной, и настоящей. Точно так же, раздвигая ширмы, на моих глазах вел себя и Иона, только протезом казалась настоящая, живая рука. Заметив это, понял я и смысл сказанного им много раньше – что, когда корабль их разбился, он вместе с рукою лишился лица.

– Глаза… – сказал я. – Глаз тебе заменить не смогли, верно? Потому и лицо заменили чужим. Он тоже погиб, да?

Судя по брошенному на меня взгляду, о моем присутствии Иона начисто позабыл и ответил не сразу.

– Да. Он оказался на месте нашего падения и погиб. Из-за нас, но случайно. Мне потребовались его глаза и гортань, и кое-какие другие части тела тоже пришлись кстати.

– Так вот отчего ты способен терпеть рядом меня, палача. Ты – машина.

– Ты нисколько не хуже любого из прочих своих сородичей. Не забывай: за долгие годы до встречи с тобой я сам стал одним из вас. А сейчас я куда хуже, чем ты. Ты ведь не бросил меня, а я тебя оставляю. У меня появился шанс, и этого шанса я ждал много лет, ради него в поисках иеродул обшарил все семь континентов этого мира, зарабатывая на жизнь возней с вашими примитивными механизмами.

Перебрав в мыслях все случившееся с тех пор, как принес Текле нож, я, хоть и понял из сказанного далеко не все, ответил:

– Ну что ж, если это твой единственный шанс, ступай. Удачи. Встречусь с Иолентой – скажу, что некогда ты любил ее, а обо всем остальном даже не заикнусь.

Но Иона покачал головой.

– Ты разве не понимаешь? Я непременно вернусь за ней, как только меня исправят. Когда стану здравым и цельным.

С этим он шагнул в круг ширм, и в воздухе вокруг его головы вспыхнул ослепительный ореол.

Как глупо называть их зеркалами! С зеркалами у этих вещей не больше общего, чем у всеобъемлющего свода небес – с детским воздушным шариком. Действительно, свет они отражают, но, думаю, это никак не связано с истинным их назначением. На самом же деле отражают они реальность, метафизическую субстанцию, лежащую в основе материального мира.

Замкнув круг, Иона встал в его центре. Над верхушками «ширм» замерцало, заплясало нечто наподобие проволок, окутанных облаком металлической пыли, а спустя время, достаточное разве что для самой короткой молитвы, все это исчезло, и я остался один.

Да, один, точно перст, а ведь оставаться в одиночестве мне не доводилось с тех самых пор, как я, переступив порог комнаты в обветшавшей столичной гостинице, увидел широкие плечи Бальдандерса, торчащие из-под одеял. За этим последовала встреча с доктором Талосом, с Агией, с Доркас и, наконец, с Ионой. Вновь, точно чумой, пораженному собственной памятью, мне живо вспомнились чеканные профили Доркас, и великана, и остальных – точно такие же, какими я видел их, когда нас с Ионой вели через рощу цветущих слив. Разумеется, их окружали и люди с животными, и актеры иного рода, несомненно направлявшиеся в ту часть садов, где (как часто рассказывала мне Текла) устраиваются представления под открытым небом.

В смутной надежде отыскать свой меч я принялся обшаривать комнату. Меча нигде не нашлось, и тут меня осенило: вполне вероятно, где-нибудь рядом с аванзалой, скорее всего, на том же этаже, имеется хранилище для вещей заключенных. Лестница, которой мы спускались вниз, могла привести меня только назад, в аванзалу, а выход из комнаты с зеркалами привел меня лишь в другую комнату, где хранилось немало любопытных предметов. В конце концов я отыскал дверь, ведущую в сумрачный, тихий коридор, устланный коврами и увешанный картинами. Здесь я надел маску и закутался в плащ: стражники, схватившие нас в лесу, о существовании нашей гильдии, похоже, не знали, однако те, с кем можно столкнуться в залах Обители Абсолюта, вполне могли оказаться не столь невежественными.

Но преграждать мне путь никто даже не думал. Человек в пышном затейливом наряде просто посторонился, с полдюжины красавиц взглянули на меня с любопытством, и память Теклы встрепенулась, ожила при виде их лиц. Наконец я отыскал еще одну лестницу – не узкую, потайную, вроде той, что привела нас с Ионой в комнату с зеркалами, но довольно просторную, широкую, светлую.

Спустившись парой пролетов ниже, я оглядел коридор, убедился, что все еще нахожусь ниже уровня аванзалы, и снова двинулся наверх, и тут увидел юную девушку, спешащую по ступеням навстречу мне.

Взгляды наши встретились.

В этот миг я был уверен: она не хуже меня знает, что точно так же мы переглядывались и прежде. Из глубин памяти вновь всплыло воркующее: «Дорогая сестрица», – и я тут же узнал ее сердцевидное личико. Нет, это была не Тея, возлюбленная Водала, но девушка, схожая с ней как две капли воды (и, несомненно, позаимствовавшая ее имя), с которой мы разминулись на лестнице Лазурного Дома – она спускалась, а я поднимался, в точности как сейчас. Стало быть, на сегодняшние гулянья приглашены не только актеры, но и потаскухи…

Этаж аванзалы я отыскал разве что чисто случайно. Едва лестница осталась позади, мне сделалось ясно: именно здесь и стояли на страже гастаты, в то время как мы с Никаретой разговаривали у серебристой тележки. Тут начинались места самые опасные, и я по возможности старался идти не спеша. Справа по коридору тянулась вереница из дюжины, а то и более дверей в обрамлении резных наличников, и каждая (как обнаруживалось, стоило только остановиться и приглядеться к ней) была наглухо прибита к раме плотницкими костылями да еще приклеена к косякам множеством слоев застывшего лака. Единственной дверью слева оказалась та самая, из источенного червями дуба, сквозь которую солдаты втащили внутрь нас с Ионой. Напротив располагался вход в аванзалу, а дальше вновь начиналась вереница заколоченных костылями дверей, завершавшаяся еще одной лестницей. Следовало полагать, разросшаяся аванзала заняла весь этаж этого крыла Обители Абсолюта.

Окажись поблизости кто-то еще, я не осмелился бы задержаться, однако коридор был пуст, и потому я рискнул ненадолго прислониться плечом к балясине перил второй лестницы. Итак, двое солдат вели меня, а третий нес «Терминус Эст»… Отсюда следовало, что, пока нас с Ионой вталкивали в дверь аванзалы, этот третий должен был сделать хоть пару шагов в сторону помещения, где хранится изъятое у арестованных оружие, но я ничего подобного не припоминал. Когда мы спускались в грот, третий солдат поотстал, и больше я его не видел. Вполне возможно, он даже не входил сюда с нами.

В отчаянии я вернулся к источенной червями дубовой двери и отворил ее. Из колодца в коридор хлынул волной запах плесени, позеленевшие гонги запели, разбуженные сквозняком. Снаружи царила ночь. На фоне невидимых в темноте шероховатых стен мерцали болотными огоньками светящиеся грибы, а выход из колодца наверх казался всего-навсего кругом, усеянным россыпью звезд.

Я закрыл дверь и, как только она со скрежетом затворилась, услышал шаги на лестнице, по которой поднялся сюда сам. Спрятаться было негде, а со всех ног помчавшись ко второй лестнице, я вряд ли успел бы добраться до нее незамеченным. Можно, конечно, было бы выскользнуть наружу и скрыться за массивной дубовой дверью, но я предпочел остаться на месте.