Безумное танго - Елена Арсеньева

Варвара Васильевна оглянулась. Сейчас ей меньше всегохотелось, чтобы вдруг появилась Алёна. Почему-то, сама не зная почему, оначувствовала: ей нужно посмотреть эту кассету! Тут скрыта какая-то важная тайна.И любопытство здесь совершенно ни при чем! Ну, почти ни при чем.

Телевизор нагрелся. По экрану побежала какая-то рябь, потомполосы. А потом…

Когда экран снова погас, Варвара Васильевна с ужасомоглянулась на монашенку. Та стояла зажмурясь, быстро-быстро крестилась правойрукой, а левой стискивала руку Варвары Васильевны. Они и не заметили, каквцепились друг в друга.

– Господи… – прошептала матушка Феврония.

– Господи… – как эхо, отозвалась Варвара Васильевна и всталатак, чтобы краешек крестного знамения задел и ее. Ладно, уж лучше божественногодурману хватить, чем такого дьяволобесия, какое только что разворачивалосьперед глазами!

– Господи… – опять выдохнула матушка Феврония. – Таквот он какой! Дьявол, настоящий дьявол! Никогда он мне не нравился, врет накаждом шагу. Вот на днях по телевизору выступал, хвалился: мол, в губерниимонастыри и храмы восстановлены моим попечением. Да где ж тут его забота, это жпо всей России восстанавливать их стали! Он-то при чем здесь, нехристь? Сатана,дьявол во плоти, искусивший малых сих! Грешник, прелюбодей поганый!

Прижала ладонью дрожащие губы – небось побоялась ляпнутьчто-нибудь уж вовсе мирское.

– Да уж, брехать он умеет – поганый пес позавидует, –кинула Варвара Васильевна. – Я тоже его просто видеть не могу, у него жпечать на лбу: лжец и вор. Как говорится, на морде написано. А находятсядураки, которые верят ему. Тоже включила как-то телевизор: разговор в прямомэфире. Звонит какая-то старая дура и начинает причитать: ох, да почему вы неоткрыли в городе крематорий, да как же нам без крематория, вы ж нам обещали…Нет чтоб спросить: за каким чертом опять во власть рвешься, она ведь у тебябыла – полные руки! Ничего для народа не сделал, не захотел, и опять несделаешь. Или мало наворовал, еще хочешь? Крематорий! Да он всю страну вкрематорий загонит, ему только дай волю!

– А вы слышали? – шепнула Феврония побелевшимигубами. – Партию какую-то завел, майки бесплатные раздает. Портретов своихпонавешал: видели, может? Серые такие, огромные, он там с какой-то теткой ипузатым мужиком. Тоже небось вроде него, распутники. Молодые нынче ведь глупые,спаси бог, поверят ему.

– То-то и страшно, – угрюмо кивнула ВарвараВасильевна. – То-то и опасно… Вот если б всем на свете эту кассетупоказать, по телевизору-то, небось бы живо эти майки поганые с себя сорвали, давыкинули, да плевать бы ему вслед стали! А рассказать кому – не поверят, чтобытакое оказалось правдой.

– Да, – вдруг спохватилась матушка Феврония. –Инга просила кое-что передать Алёне на словах. Очень важное!

– Говори. Я передам.

– Нет. Инга просила – непременно Алёне. И еще говорила: все,что на пленке, – точь-в-точь как правда. Наяву, говорит, было именно так,даже еще хуже. Только я не поняла, что это значит.

Варвара Васильевна неодобрительно на нее покосилась. «Да гдеуж тебе! Вот оказалась бы я там, рядом с Ингой, я б из нее все повыпытала, вседосконально повызнала бы!»

– Ничего, – зловеще сказала она, кончиками пальцевпытаясь подцепить кассету и вытащить, но проклятущий «видак» крепко держалдобычу. – Где надо, там поймут!

Матушка Феврония нажала на какую-то кнопочку, и кассета выехалапрямо в руки Варвары Васильевны.

– Вы что хотите делать? – спросила монашенка стревогой.

– Как это что? – грозно сверкнула глазами ВарвараВасильевна. – В милицию идти!

– В милицию?! – Матушка Феврония опять взялась кластькресты на себя и на новую знакомую. – Да как же… да что же…

И вдруг выпрямилась, отчаянно махнула рукой:

– Пошли! Нет, поехали! Я ж на машине.

Через пятнадцать минут «Газель» с трафаретом «Выксунская православнаяженская обитель» свернула в проулок близ Советской площади, где находилсярайотдел милиции. Стоявшие на крыльце с любопытством уставились на женщин,которые выскочили из фургончика. Одна была высокая, худая старуха с седымилегкими кудрями и грозным выражением лица, другая – монашенка во всем черном,испуганно прижимавшая к груди газетный сверток и периодически вскидывавшая колбу руку, как если бы ей каждую минуту хотелось перекреститься, но она нерешалась.

Еще больше удивились любопытные, когда и монашенка, истаруха враз всплеснули руками и кинулись к девушке в рыжем шарфике, которая вэту минуту вышла из дверей отделения.

Последовала короткая, но бурная сцена. Даже при желанииневозможно было что-то понять, все трое говорили разом, слышались толькоотдельные выкрики:

– Кассета… Инга… враг рода человеческого… понести наказание…наш гражданский долг… – причем старуха и монашенка тянули девушку к дверям, аона изо всех сил оттаскивала их от входа в отделение.

Когда наблюдатели решили, что дело вот-вот дойдет дорукоприкладства и придется вмешаться, три женщины вдруг схватились за руки идружно ринулись вниз по ступенькам к черной «Газели», на ветровом стеклекоторой раскачивались многочисленные образки.

Итак, Роман сбежал. Все яснее ясного: он ее бросил.

Напиться, что ли, с горя?

Тамара открыла холодильник и достала бутылку«Нижегородской». Бутылка уже устала ждать, когда ее откроют. Сначала, пока домабыл Олег, Тамара ходила к Роману в мастерскую, да и потом, когда сынуехал, – тоже. У него все не хватало времени забежать, она «забегала»сама, когда женское одиночество становилось вовсе уж невыносимым. Как сегодня,например.

На звонок к общей двери вышел не Роман, а толстый неряшливыйдядька. Тамара испуганно сказала, что, наверное, тут какая-то ошибка, ведь онанажимала на кнопку «В. Логунов»…

– Это я и есть В. Логунов, – сказал дядька. – А выкто?

– Я к Роману, – постаралась ответить она как можноспокойнее. – Он, кажется, у вас мастерскую снимает? Мы договорились насчеткартины…

– Н-да? – хмыкнул дядька. – Ну и вкус у вас!Впрочем, дело хозяйское. Только вот беда: нету Ромки. Больше он тут ничего неснимает.

Тамара растерянно моргнула:

– Но как же… А картина?