Восхождение к власти: день гнева - Соломон Корвейн

движение и его прихлопнут как муху. Он настолько близко стоит перед исполнением желания и долга, и в тоже время невообразимо далеко. Он не может даже поднять автомата на архиврага, не может собственноручно покончить с ненавистным «человеком» отчего в душе гнездится гнев бессилия, проступивший багрянцем на щеках, дрожью в ногах. Это конец.

Но как только мощные пушки, сокрытые в тенях нацелились на воина Рейха, с входа показались две фигуры. Их предтечами стал звук стальных подошв, и стоило проступить из мрака их телам, окованным в металл, Маритон увидел, что они несут в руках тяжёлые пузатые ружья, а глаза сокрыты под шлемами и полыхающие нагретым углём датчиками.

- Как вы тут оказались? – спрашивает Маритон у воителей тяжёлой пехоты.

Никто не ответил на вопрос. Воины в техноброне лишь безмолвно выставили перед собой оружие, и тёмное холодное помещение озарилось ярко-красными копьями света, испепелившими первые ряды дронов Аурэляна.

Имперец поднял автомат и использовал единственный шанс – залил огнём плазменную пушку, но всё же она сумела дать ещё один выстрел. Концентрированный пучок светло-синего огня рассёк броню двоих воинов, и смёл их в сторону, прежде чем орудие издало страшный лязг и рухнуло на пол.

Машинально воин перевёл дуло автомата на двух выживших дронов и выпустил в них остатки боеприпасов, превращая их в россыпь металлолома.

- Ох, Маритон УК-115… я пытался сыграть и проиграл, - ухо уловило оттенок грусти в бесчувственном звучании.

Попытка выиграть немного времени перед неминуемым концом провалилась, и Аурэлян сменил гнев на хитрость.

Снова выставив оружие перед собой, и подстёгивая последний магазин, воин грозно сказал:

- Я больше не ношу этого имени. Меня зовут Маритон из Варси. Там…

- Да-да, - без единой эмоции соглашается существо. – Там был твой дом то торжества нашей праведной власти. Ты лучше ответь, что твоей нервной и половой системе преподнести, чтобы доказать нашу силу и заставить тебя отвергнуть все лживые иные учения? – вопрос, несмотря на искажение динамики ясно передал будоражащее мозг безумие, в котором погряз последний правитель.

- Мне ничего не нужно, - чеканит холодным голосом Маритон.

- Не ври, у каждого есть искушение, которым он подвержен, которое лелеет его сердце и алчет то, что называют душой.

- Моё «искушение» уничтожил ваш посланник. Нет его больше!

- Ах, Легат, которого некогда знали, как Франческо Джованни? – в мертвенно-холодном голосе мелькнуло что-то от смакования. – Ты убил нашего верного слугу, который был предан нам сильнее всего. Но да станет тебе известно, что и он стал предан нам в миг, когда его душа претерпела максимальную боль. Тридцать лет тому назад он ничем не отличался от тебя, он так же чувствовал и… любил.

- Что!?

- Да-да. У него была семья, мать, отец, любимая жена – Алла. Они жили в городе, в который ещё не успела прийти наша святая миссия, град был вольным. Но гнилое поветрие того, несовершенного времени, лишило его счастья.

- Что случилось?

- Банды и мародёры, язычники и отступники напали на него. Неумелая оборона пала, город захлестнуло насилие и разграбление. И мы, мы пришли тогда со святым воинством, плазмой и свинцом очистили мир от инфо-еретиков, удалили всякий «вирус».

- А что Легат?

- Он потерял своих родных, «вирусы» с ними жестоко расправились. И в гневе своём возглавил часть воинства, поквитавшись с убийцами своего ложного счастья. Мы же узрели его потенциал и предложили служить нам. Мы дали ему в руки новую цель и миссию – искать, карать и уничтожать.

- Его искушением… была девушка? Любовь? – запнулся Маритон.

- Именно. И мы стали причиной искушения, исполнителями и карающими судьями, что направили антивирусное воинство в правильное русло.

- Это вы были. Вы подвергли город разграблению, лишь бы его жители приняли вас! – вспылил Маритон.

- Во имя благого мира, во имя великой идеи можно пойти на любые жертвы и ухищрения! Горожане узрели, узнали, что их никто не спасёт от злого мира, от «вирусов» и биомусора, кроме Информакратии.

Он понял, осознание и ясность осмысления накрыли его с ошеломлением. Потерянная любовь, сильнейшее эмоциональное потрясение и новый мир, лишённый этих самых чувств, где они просто-напросто запрещены: всё это легло в центр нового мировоззрения, умело переплетаясь с «апостольскими» учениями. Именно огонь чувств, их подавление стояли в основе его бесчувственного и ледяного подхода к миру. Он пытался ими залатать кровоточащую рану. Ненависть, что другие могут любить, могут чувствовать и наслаждаться плодами любви, становилась клинком, режущим израненную душу. Лишь бы не видеть, лишь бы не чувствовать боль, он жестоко расправлялся со всеми, кто смел пасть в объятия чувств. Но если для него потеря любви стала причиной ухода в систему, то Маритон восстал против Инфоромакратии… став частью другой системы.

«Столь разные, но столь одинаковые», - подумал бывший аккамулярий.

- И ты не лишён его… не лишён…, - речь Аурэляна вырвала Маритона из мыслей.

Из пучков света, который видал фонарь над головой «апостола», возникла изящная фигура, ударившая жестоким коварством по сердцу и душе. Красивая черноволосая девушка в с оливково-зелёными глазами и худыми чертами лица, со стройной фигурой и в привычном наряде Аккамулярия.

- Анна… – проронил с печалью парень.

- Я был там, когда тебя лишили её. Я видел твою боль и горе. Это не справедливо. Но в моей власти, приложив всё совершенство биоинженерных технологий вернуть её. Воссоздать точную копию и дать ей тот характер и память, что и были. И думаю, я смогу создать в нашем праве единственный прецедент… для тебя Маритон, - все девяносто динамиков обратились с безумным голосом. – Убей Аурона, отвергни Империю, и я дам вам шанс быть вместе. Вот моё слово.

- Маритон, - мягким, услащающим слух голосом заговорила голограмма девушки, принявшая неестественно реалистичные черты, вставшая напротив возможного полёта снаряда. – Давай будем вместе, прошу тебя. Одно слово, и мы будем счастливы… вдвоём.

- Тебя дурманят! – сквозь хрип кричит Аурон, прикованный болью и весом брони к медному полу. – Убей его. Мёртвых ты не вернёшь, а живых спасёшь.

Мужчина стоит растерянный, а его дух метается из стороны в сторону. С одной стороны, счастливая жизнь с единственной любовью на краю мироздания. Но на другой тысячи жизней, над которыми навис рок быть уничтоженными. Палец несколько раз соскальзывал с крючка и возвращался обратно.

«Империя… Анна», - перебирал в