Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

Он умолк, прислушиваясь, не раздастся ли среди ночи глас Отца, закрыл глаза. Кто знает, — Бог ведь добрый, может быть, он увидит, как Бог ласково улыбается внутри него, кивая ему. Он ждал, ждал со страхом, но так ничего не увидел и не услышал.

Иисус огляделся вокруг. Он был в полном одиночестве. Он испугался, вскочил и поспешил к товарищам, чтобы укрепить сердце свое. Все трое спали. Он толкнул ногой Петра, а затем Иоанна и Иакова.

— Не стыдно вам? — горько спросил Иисус. — У вас не хватило сил, чтобы хоть немного помолиться вместе со мной?

— Учитель, — ответил Петр, едва продирая слипавшиеся глаза. — Учитель, душа готова, да тело слабо. Прости нас.

Иисус возвратился к свету, упал коленями на камни.

— Отче! — снова воскликнул он. — Очень горька, очень горька чаша, данная Тобою, отними ее от уст моих.

И, сказав эти слова, он увидел, как сверху спускается к нему в лунном сиянии некий ангел с бледным и строгим лицом. Крылья его были из лунного света, а в руках он держал серебряный потир. Иисус закрыл лицо руками и рухнул наземь.

— Это и есть Твой ответ, Отче? Нет у Тебя жалости?

Он подождал немного, а затем очень медленно со страхом раздвинул пальцы, чтобы увидеть, стоит ли еще над ним ангел. Тот спустился уже совсем низко, и теперь края потира касались его губ. Иисус вскрикнул, взмахнул руками и упал навзничь.

Когда он пришел в себя, луна сдвинулась на ладонь от вершины неба и ангел растаял в ее сиянии. Вдали на дороге к Иерусалиму показались редкие движущиеся огни, напоминавшие горящие факелы. Приближались они или удалялись? Куда они двигались? Им снова овладели страх и желание видеть людей, слышать человеческий голос, коснуться дорогих рук. Он бегом бросился к троим товарищам.

Все трое спали, и их залитые лунным светом лица сияли спокойствием. Иоанн положил голову, словно на подушку, на плечо Петру, Петр — на грудь Иакову, а тот запрокинул черновласую голову на камень, раскрыв объятия небу, и промеж усов и бороды цвета воронова крыла поблескивали зубы: видать, снился ему приятный сон, и потому он смеялся. Иисусу стало жаль снова будить их толчками и, осторожно ступая на пальцах, он возвратился назад, а затем опять упал лицом долу и заплакал.

— Отче, — сказал он совсем тихо, словно желая, чтобы Бог не услышал его, — Отче, да свершится воля Твоя, — Твоя, а не моя, Отче.

Он встал и снова посмотрел на дорогу, ведущую к Иерусалиму. Огни уже приблизились, и были ясно видны раскачивающиеся вокруг них тени и блеск стального оружия.

— Они идут сюда… Идут… — сказал Иисус, и колени его задрожали.

И как раз в этот миг прилетел соловей, уселся напротив него на молоденьком кипарисе и запрокинул кверху голову, опьянев от обилия лунного света, от весенних запахов и от свежей теплой ночи. Некий всемогущий Бог пребывал внутри него, тот Бог, который сотворил небо, землю и души человеческие, — и он запел. Иисус поднял голову, прислушался. Может быть, и вправду это был Бог, истинный Бог человеческий, любящий землю, крохотные птичьи грудочки и несущие прохладу объятия? Внутри него, в самой глубине его существа, встрепенулся и ответил на призыв соловья какой-то другой соловей, который тоже пел о вечных муках и вечных радостях — о Боге, любви, надежде…

Соловей пел, а Иисус слушал его, содрогаясь: он и не знал, что внутри него сокрыто столько богатств, столько непроявившихся, необычайно сладостных радостен и грехов. Тело его стало древом цветущим, соловей заблудился среди покрывшихся цветами ветвей, не имея ни сил, ни желания покидать их. Да и куда было лететь ему? К чему улетать прочь? Эта земля и есть Рай… И когда, слушая это двугласое пение, Иисус вступал в Рай, так и не расставшись со своим телом, раздались грубые голоса, приблизились горящие факелы, стальные доспехи, и среди дыма и сияния — так показалось ему — заметил он Иуду, и крепкие руки будто бы обняли его, а рыжая борода кольнула в лицо. Он вскрикнул и на мгновение потерял сознание — так показалось ему. Но прежде он успел почувствовать, как тяжело дышащие губы Иуды прильнули к его губам и послышался хриплый, полный отчаяния голос:

— Здравствуй, Учитель!

Луна уже почти касалась бело-голубых гор Иудеи. Выступила заиндевевшая изморозь, пальцы и губы Иисуса посинели. Иерусалим возвышался в лунном свете слепой и мертвенно-бледный.

Иисус повернулся, посмотрел на воинов и левитов.

— Привет вам, посланцы моего Бога! — промолвил он. — Идемте!

И тут он заметил Петра, который в толчее успел полоснуть ножом по уху одному из левитов.

— Верни свой нож в ножны. Ибо все, взявшие меч от меча и погибнут.

Иисуса схватили, с гиканьем и свистом поволокли по камням среди маслин и кипарисов и повели через Долину Кедров в Иерусалим и доставили во дворец Каиафы, где уже собрался синедрион, чтобы судить бунтовщика.

Было холодно. Слуги развели во дворе огонь и грелись. Время от времени из дворца выходили левиты и сообщали новости. От рассказов о том, как его истязали, волосы вставали дыбом на голове. Что за хулу изрекал окаянный о Боге Израиля, о Законе Израиля, о святом Храме, который он обещает разрушить, а место, на котором стоит Храм, посыпать солью!

Плотно закутавшись и глубоко втянув голову в плечи, во двор проскользнул Петр. Он уселся у огня, протянув к нему руки, грелся и с ужасом слушал новости. Проходившая мимо служанка увидела его и остановилась.

— Эй, старче, — обратилась она к Петру, — что это ты прячешься от нас? Подними-ка голову, дай взглянуть на себя. Сдается мне, что ты тоже был вместе с ним.

Услыхав эти слова, несколько левитов подошли ближе. Петр испугался.

— Клянусь, — сказал он, поднимая руку, — что не знаю я этого человека!

Он направился было к выходу, но тут другая служанка заметила, что он собрался уйти, и протянула к нему руки:

— Эй, старче, куда ты? Ты был вместе с ним, я видела тебя!

— Не знаю я этого человека! — снова воскликнул Петр, отстранил девушку и прошел дальше, но уже в воротах двое левитов остановили его, схватив за плечи, и хорошенько встряхнули.

— Говор тебя выдал! — закричали левиты. — Ты галилеянин, его ученик!

Петр принялся клясться, божиться и кричать:

— Не знаю я этого человека!

Тут во дворе прокричал петух, и Петр оторопел, вспомнив слова Учителя: «Петр, Петр, прежде, нежели пропоет петух, ты трижды отречешься от меня!» Он вышел, сжавшись всем телом, и зарыдал.

Светало. Небо покраснело, наполнившись кровавым багрянцем. Из дворца выбежал возбужденный, бледный левит.

— Первосвященник рвет на себе одежды. Теперь злодей говорит: «Я — Христос, Сын Божий!» Все старейшины повскакивали с мест, рвут на себе одежды и кричат: «Смерть! Смерть!»