Живая душа - Владимир Максимов

К счастью, «истерики» Муси вскоре прекратились. И они с Васькой частенько дремали теперь вместе, как брат и сестра, на диване в кают-компании, под которым проходила труба парового отопления. И не совсем ясно было, то ли у Муси прошёл запал страсти, то ли она решила, как уборщица Екатерина, стать гордой и одинокой. То ли у Васьки не только уши и хвост, но и что-то ещё пострадало от лютых морозов.

* * *

От Камчатки мы спустились на юг, к Курильским островам, и подошли к острову Шикотан.

По требованию пограничников, связавшихся с судном по рации, встали на рейде в удобной глубокой и защищённой от всех ветров бухте, не подходя к причалу. Через несколько минут после спуска якоря к борту «Учёного», сделав перед ним лихой вираж на немалой скорости, подошла моторная лодка с бравым лейтенантом и двумя рядовыми пограничниками, сопровождавшими старшего по званию. Старпом, встретивший офицера на палубе, проводил его в каюту капитана.

Вскоре ещё больше раскрасневшийся и явно повеселевший лейтенант появился в кают-компании, куда «для общего инструктажа» были собраны все свободные от вахты члены команды.

– Женщины могут при нашем разговоре не присутствовать, – многозначительно улыбнувшись, сообщил лейтенант, пронзительно глядя при этом на Зинаиду, застывшую в дверях камбуза, выходящих в кают-компанию.

Зина весьма вальяжно опиралась о металлический проём двери, скрестив на груди руки, отчего её немалых размеров грудь, упруго выпирающая в разрезе белой кофты, словно стремилась продрать материю. А короткая юбочка на крутом изгибе бедра так туго облегала его, что больше подчеркивала, чем скрывала что-то. Всем своим видом и блуждающей полуулыбкой, не относящейся, впрочем, ни к кому, Зина как бы говорила: «Ну что принципиально нового может мне сказать этот безусый, с румянцем во всю щёку офицерик?» И, словно провоцируя его на какие-то действия, она отреагировала на его предложение неприсутствия на инструктаже женщин, с ленцою спросив:

– А если очень хочется?..

– А если очень хочется, – сделал нажим лейтенант на последних двух словах, не дав ей договорить, – то в другое время и в другом месте, где не будет посторонних.

– А если… – решила продолжить игру Зина, но теперь уже поднявшийся со своего места капитан не дал ей договорить.

– Зинаида Васильевна, – твёрдо произнёс он, – инструктаж сугубо мужской.

Когда женщины одна за другой вышли из кают-компании, лейтенант, до самой двери провожающий Зину, шедшую последней, нескрываемо восторженным взглядом, вмиг построжел и начал без обиняков, как говорится, с места в карьер:

– Вот что, мужики! Вы прибыли на остров Шикотан, который является пограничной зоной. Только вчера мы отбуксировали, правда, в другую бухту острова, шхуну с японскими браконьерами, промышляющими в наших территориальных водах. Но вопрос не об этом, – резко сменил он тему разговора. – На Шикотане, как вам всем известно (не знаю, как до остальных, мне это было абсолютно неизвестно), расположен рыбоконсервный завод. Это, в отличие от почты, дизельной, больницы, школы, самое большое предприятие острова. И работают на этом предприятии несколько сотен женщин, по большей части одиноких. На каждого, самого завалящего мужичонку на Шикотане приходится по десять – пятнадцать баб.

«Где-то я, кажется, уже всё это слышал?» – попробовал припомнить я.

– Так вот, – лейтенант сделал значительную паузу, – при такой вроде бы не благоприятной для женщин острова статистике на самом деле всё обстоит иначе. Из-за регулярно прибывающих на остров для сдачи рыбы судов, где команды в основном мужские, всё переворачивается с ног на голову. И получается, что на одну самку здесь приходится по нескольку самцов. Должен вам сказать, что при небывалой простоте местных нравов, ибо на рыбозаводе только летом работают студенты из стройотрядов, а всё остальное время – «вербота», прибывшая сюда за длинным рублём. А вербуют контингент сами, наверное, знаете, где и как. (Я и этого, увы, не знал.) В любой придорожной канаве, – добавил пограничник, словно специально для меня. – Поэтому здесь на каждую… – он на секунду замялся, – ну, в общем, сами знаете чего, приходится по три километра… – он опять притормозил и снова повторил, – сами знаете чего. Так что с местными ма-дамами, – он сделал нажим на последнем слове, – не советую связываться даже сильно изголодавшимся по женской ласке мужикам. Можете какой-нибудь диковинный гонконгский триппер подхватить или чего похуже, хотя медосмотр и обязателен на заводе. Но ведь он не каждый день бывает.

– Два пера у нас уже было, – хохотнул Кухтыль, – а три ещё нет.

Лейтенант строго, будто насквозь просверлив его, взглянул на матроса и продолжил:

– А лечить вас потом в море сложновато будет. Так что не советую, – ещё раз обратился он ко всем и быстро обвёл взглядом команду, успев профессиональным взглядом, как рентгеном, просветить теперь каждого из нас. После чего, с чувством выполненного долга, по-военному, словно отдавая приказ, чётко произнёс: – Инструктаж окончен! Можете подойти к причалу, – перевёл он взгляд уже на капитана, сидящего с «командным составом» на первом ряду составленных в три ряда стульев.

– Может быть, ко мне в каюту поднимемся? – вставая с места, предложил капитан.

– Не могу, – твёрдо ответил лейтенант. – Служба. – И надел свою форменную с зелёным околышем фуражку, изящным движением ладони проверив центр козырька. Затем чуть ли не строевым шагом в ладно сидящей на нём офицерской форме, с шинелью, перекинутой через руку, направился к выходу, блестя начищенными хромовыми сапогами.

«Форсун, – подумал я о нём, – ноябрь уж на дворе, а он всё в фуражечке щеголяет».

– Утром причалим. Торопиться нам некуда, – тоном, не терпящим возражения, сообщил Николюку капитан после того, как лейтенант вышел из кают-компании в сопровождении старпома. – Ночь на якоре простоим, от греха подальше, – уже помягче уточнил он свою позицию.

Расставив по местам стулья, команда начала потихоньку расходиться. И в это время, затарахтев мотором, лодка с пограничниками стала стремительно (это было понятно по быстро затихающему гулу) удаляться от судна. Я вышел на палубу взглянуть на лихих погранцов, но лодки уже не было видно. Зато я увидел, как в посёлке на береговых сопках в длинных неприглядного вида бараках и в редких частных домах стали зажигаться манящие янтарным светом огни.

Утром судно подошло к добротному бревенчатому, покрытому сверху нестругаными толстыми досками, причалу. И только матросы успели закрепить на кнехтах причальные концы, как через борт, лёгким прыжком перемахнув его, на причал выскочил непонятно как очутившийся на палубе Васька. Прижимая к лобастой голове остатки обмороженных ушей и распушив короткий остаток хвоста, он деранул по длинному причалу, вдоль которого уже стояло несколько судов, с таким проворством и такой скоростью, словно за ним, как за зайцем, гналась свора борзых.

«Куда же ты, дурачок?!» – беззвучно в отчаянии крикнул я, со всей очевидностью неизбежности случая осознав, что догнать, вернуть кота, по-видимому, мне уже не удастся.