Паразитарий - Юрий Азаров

Я. А ум соглашается с твоими доводами. Но тут действуют принципы: Бог учит — живи, как подсказывают тебе сердце и вера.

Он. Но это же дичайшая отсталость. Все новейшие философские системы ратуют за мышление, сознательную жизнь, за высший Космический разум, наконец, считая, что любой цивилизованный человек пользуется доводами ума, а не знахарства и шарлатанства. Неужели ты оправдываешь те миллионы кровавых казней и репрессий, которые совершались на основании предчувствий, классовой интуиции и подвигались чувством ненависти одних социальных сил к другим?! Неужели ты пожертвуешь своим Топазиком, чтобы спасти так называемые Божьи принципы?

Я. Даже не знаю, что ответить. Но скорее склоняюсь к тому, чтобы во что бы то ни стало спасти ребенка.

Он. Значит, ты еще и раздумываешь?! Какова же при этом цена твоего Божьего чувства, если ты не готов защитить слабое и невинное дитя? А как же с твоей слюнтяйской идеей о том, что для тебя слезинка ребенка дороже всех технических прогрессов?…

Я. Это не моя идея.

Он. Ну да, это идея твоего любимого каторжника, эпилептика и сластолюбца. Думаешь, он бы пожертвовал своей жизнью во имя спасения одного несчастного Топазика?

Я. Непременно.

Он. Тогда жертвуй и ты…

Звонил сам Прахов. Сказал, что будет международная делегация и чтобы я был на высоте.

Предупредил:

— Иначе из шкурки Топазика мы сделаем чехольчик для пасхальных яиц. Отличный сувенир для победителей Референдума, — и расхохотался. А потом добавил: — Я, конечно, шучу, на детях мы не будем отыгрываться. Дети — наше будущее. Сам факт, что у тебя такая милосердная привязанность, делает нам честь. Нам нужны люди с чистыми помыслами. Я чту людей искренних. Неважно, если они иной раз и ошибаются. Искренность — это озон нашей идеологии. Я бы вообще всех неискренних людей… — он так и не сказал, чтобы он сделал с неискренними, наверное, я так подумал, ничего хорошего, а он тяжело вздохнул и пожаловался: — Мне сейчас так тяжело, как никогда. Все меня подводят, даже родной сын. Я раньше его прикрывал, а теперь — просто не в состоянии. Когда на чаше весов государство и твой отпрыск, я обязан выбрать интересы государства. Государство и народ превыше всего! Я понимаю муки Петра Первого. И все-таки он решился. Казнил Алексея. Историю надо знать. Она наш учитель.

— Ваш сын любит вас, — не удержался я от противостояния.

— Любовь, которая мешает оздоровлению нации, — преступна! Я клятву давал, я присягал перед знаменем — интересы народа для меня выше моих личных! Чтобы обновить общество, нужны энергия и мужество самоотречения. Надо все сделать, чтобы накормить народ и дать ему хотя бы сто граммов масла в месяц! Это наша первоочередная задача. Мы будем учиться торговать, хотя и нечем у нас торговать. Мы будем учиться создавать изобилие из ничего, хотя бы для этого пришлось снять не по семь, а по четырнадцать шкур! Некоторые умники пытаются строить другую, антинародную политику, внося смуту в национальные отношения. Не дадим! Нам пока что все равно, кто какую демократию отстаивает. А завтра уже будет не все равно. И мы тогда призовем господ-демократов к суровой и последней ответственности! Когда я так говорю, мне иногда замечают: "Не надо запугивать!" А я не запугиваю. Я искренен. Искренность — озон нашей души! Как ты считаешь, Сечкин?

Я ничего ему не ответил. Я вообще в последние дни молчу. Барбаев говорит, что это лучшая из форм моего поведения. Я сижу в высоком кресле и сверху вниз гляжу на бестолковых людишек, которые норовят притронуться к моим ногам, к моему телу, к одежде. Я не снисхожу до такого рода фамильярностей. Я молчу. И как утверждает Мули-Мули: молчание — это высшее выражение божественных мыслей.

Делегация, о которой говорил Прахов, была сборной: здесь были представители всех главных шести держав, являющихся, как установлено Организацией Национальных Объединений, победителями в подготовке Вселенского Референдума.

На этот раз в качестве гида делегацию сопровождал философ Литургиев. Мне было интересно слушать, как он отчаянно врет и как с ученым видом рассказывает собравшимся об уникальном явлении, которое обнаружилось в его Отечестве.

Он говорил:

— В мире у человечества было зафиксировано две дороги: одна дорога к рабству, вторая — в никуда, а сегодня обозначилась третья магистраль, по которой, думается, пойдут все народы, — это дорога к всеединству! Первые две дороги, как известно, дороги конформизма и ненависти, к ней ведут тропы злобности и насилия, коварства и демагогии!

Наш Референдум опрокидывает две первые дороги, а вместе с ними и то насилие, и ту ненависть, которые они порождали. Наши великие философы обосновали причины, которые стимулировали людей, народы, государства и целые архипелаги социальных общностей идти по тропам зла и насилия.

Человеческая природа такова, что люди гораздо легче приходят к согласию на основе негативной программы — будь то ненависть к врагу или зависть к преуспевающим соседям. Мы и они, свои и чужие — на этих противопоставлениях подогревается групповое сознание, объединяющее людей, готовых к действию. И всякий лидер, ищущий не просто политической поддержки, а безоговорочной преданности масс, сознательно использует это в своих интересах. Образ врага — внутреннего, такого, как евреи или кулаки, или внешнего — является непременным соседством в арсенале всякого диктатора.

То, что в Шакалии врагами были объявлены евреи (пока их место не заняли плутократы), было выражением ложно-демократической направленности. Дело в том, что в Шакалии евреи воспринимались как представители капитализма, так как традиционная неприязнь широких слоев населения к коммерции сделала эту область доступной для евреев, лишенных возможности выбирать более престижные занятия. История эта стара как мир: представителей чужой расы допускают только к наименее престижным профессиям и за это начинают ненавидеть их еще больше. Но то, что антисемитизм в Шакалии восходит к одному корню, — факт исключительно важный для понимания событий, происходящих в этой стране. И этого, как правило, не замечают иностранные комментаторы.

Я повторяю еще раз, названные мною закономерности открыты вашими же учеными, поэтому не моя вина, что вы их не приняли и ждете непременно новых ответов и от меня, и от Степана Николаевича Сечкина. Кстати, я здесь, как я уже заметил, излагаю не свою теоретическую программу, а программу Степана Сечкина, освещенную научными указаниями профессора Прахова. Николай Ильич Прахов — наш выдающийся ученый, он это никогда не подчеркивает, поскольку всецело занят политической деятельностью.

Так вот, я продолжу свою мысль. Итак, три дороги — дорога к рабству, дорога в никуда и дорога к всеединству. Странная троица, скажете вы! Отвечу: странная. Но представлять себе новый путь, как совершенно обособленный от двух предшествующих, было бы новой утопией, новым обманом народов. Когда мы говорим о триединстве, мы непременно имеем в виду и единосущность, то есть это не три цветка, составляющие один букет, а скорее три молекулы (две водорода и одна кислорода), составляющие органические единства воды, пива, соков и многих других жидкостей разбавленного и неразбавленного типа. И здесь возникает любопытная проблема, которую Степан Сечкин называет проблемой неслиянности (сроду я ничего не говорил, даже слова такого не знал!). Он ссылается на ряд великих открытий по этому вопросу и утверждает неслиянность, то есть относительную независимость каждой из названных дорог. Он не одинок в своих утверждениях. Наши философы, следуя его теоретическим разработкам, отмечают, что парадоксальность названного триединства и единосущности могла быть снята, если бы можно было предположить, что единый Бог может попеременно приобретать облик Отца, Сына и Святого Духа. Это означало бы «слиянность» Ипостасей. Такая точка зрения была осуждена в свое время как ересь модализма (по которой единый Бог может в зависимости от обстоятельств изменять свой модус, образ бытия). Поэтому учение о Троице решительно исключает такую возможность. Все три Ипостаси существуют одновременно и всегда, при этом они качественно различны и не могут заменять друг друга или сводиться друг к другу. Это как бы другая сторона все той же неслиянности. Прекрасно понимая неуместность такого термина, как работа, все же рискну сказать, что каждое Лицо Троицы выполняет свою работу, не свойственную другим лицам.