Машина пробуждения - Дэвид Эдисон

Альмондина отделилась от Лалловё и без лишних слов устремилась к Сесстри с убийственным выражением на прежде безучастном лице. Куперу не требовалось использовать свое особое чутье, чтобы понять, что сейчас произойдет, да и Никсон, чьи глаза испуганно распахнулись, тоже это видел.

Альмондина хлестнула рукой и схватила Сесстри за горло, оторвав от пола на высоту своего пояса. Замахнувшись второй рукой, она приготовилась размозжить сестре череп.

– Полагаю, с тобой пора кончать, Сисси. Из серой шкуры твоего любовничка я пошью себе плащ на коронацию, а затем порадую сердца своих Диких Охотников повестью о падении последнего из эср. А из черепа его дочурки выйдет отличная корона. Волшебное пламя пожрет вашу плоть, не тронув костей, чтобы те присоединились к моим добывавшимся многие тысячи лет боевым трофеям. – Она одарила Сесстри холодной улыбкой. – А тебя, Сисси, просто забудут. Так же, как о тебе забыли отец и наша мать.

Задыхаясь, Сесстри отчаянно захрипела и безуспешно потянулась к своим ножам. Книга Мессершмидт упала на пол.

– Эй, куколка! – крикнул Никсон, бросаясь к женщинам и вытягивая на бегу собственное оружие – кинжал, который он отобрал у Погребальной Девки. – А ну-ка отвали от моей розовой птички!

Альмондина отшвырнула немальчика, даже не взглянув в его сторону. Никсоном будто бы из пушки выстрелили – он не упал, пока не врезался в стену. Трофейный кинжал зазвенел по украшенному филигранью микросхем полу. Когда малыш поднялся, его рот, куда пришелся удар феи, представлял собой просто кровавое месиво. Востренький нос был сломан, передние зубы – выбиты, а вся грудь залита кровью. Никсон посмотрел на лежащие на полу крохотные костяные осколки, утер опустевший рот пухлой детской ручонкой, и глаза у него потемнели от гнева. Устремив взгляд на элегантное чудовище в куртке, неребенок бросился в бой.

– Никсон, стой! – закричал Купер. – Мелкий придурок! Но немальчик с криком прыгнул на удивленную фею.

– Получай, сестричка! – орал он, хватаясь за колени Альмондины; та сложилась пополам и повалилась назад – набранная Никсоном инерция увлекла их за край ямы. Когда они уже падали, тот ликующе воскликнул: – Никто не смеет бить нового Никсона!

Когда они с влажным шлепком упали на склон углубления, Никсон поспешил как можно дальше откатиться от смертоносной феи. С огромными, точно у коровы, глазами, Альмондина пыталась вскарабкаться по скользкой от маслянистой крови чаше, но не находила опоры. К тому моменту как она сползла к стоку, ее деревянные ногти пошли трещинами, и фея окончательно утратила самообладание. Она яростно завыла перед тем, как ее поглотила тьма.

– Ха! – победоносно засмеялся немальчик и с улыбкой откинулся на скользкую поверхность чаши, хотя гравитация и увлекала его к тому же самому черному провалу. За ним ждали сотни, если не тысячи футов падения к верной смерти в глубине пещер.

Благодаря малому весу Никсон соскальзывал медленнее, но все же неизбежно должен был провалиться в сток на дне. Он не пытался сопротивляться, а только усмехнулся Куперу и Сесстри.

– Я сделал это! Я хороший мальчик! – Он вскинул руки, складывая пальцы в двойной знак победы, и соскользнул вниз.

Тишина завладела миром на несколько долгих мгновений, после того как Никсон пожертвовал собой. Личам его судьба была безразлична, но их чернильные тени все равно не издавали ни звука. Купер просто поверить не мог в то, чему сам только что стал свидетелем, и слезы, обжигавшие его глаза, казалось неподобающим проливать по такому мелкому пройдохе. Лалловё подошла к краю ямы и, посмотрев на зияющий на дне провал, оскалила зубы.

– Приятного тебе пробуждения, маленький немальчик. И спасибо, что убрал с доски мою соперницу. – Маркиза подняла руку и помахала Сесстри. – Рада тебя видеть, маленькая сестренка. Добро пожаловать в нашу гребаную семью.

Сесстри вздрогнула, но ничего не ответила. От выражения ее лица стало бы холодно и айсбергу. Купер потянулся, чтобы взять ее за руку, но розоволосая женщина отпрянула, ни на мгновение не сводя взгляда с маркизы. Между сестрами словно бы проскакивали смертоносные электрические разряды. В стороне завыла Прама.

– Как я уже начала говорить, – голос Сесстри еще никогда не звучал настолько угрожающе; теперь она цитировала Мессершмидт по памяти, и ее сильные, плавные интонации заставили умолкнуть даже Лалловё, – согласно муниципальным законам, все права, касающиеся строительства, дыхания и полетов, а также проистекающие из них, могут быть отчуждены правительственным декретом, влекущим за собой немедленное изгнание из Неоглашенграда и его окрестностей.

– И я издам этот указ, – произнес Эшер, устало становясь возле Сесстри.

Он ронял за собой капли молочно-белой крови, и два дымчатых лича уже спустились к этому следу, жадно его касаясь. Неподалеку бледная, как античная статуя, Пурити повисла в руках своего мертвого пленителя.

Ничего не происходило.

Лалловё запрокинула голову и принялась хохотать, пока не выбилась из сил.

– Это что-то! Хромой нищий пытается выдать себя за Ффлэна Честного. Пять лет тому назад ты отрекся от престола, тупое ты дерьмо! – Маркиза махнула личам, кружившим над кровью Эшера. – Эй, ты, дохлая шваль, если тебе нравится твоя дочурка, мне кажется, стоило бы наконец проявить свои отцовские чувства!

– Нет! – закричала Сесстри, но было поздно – лич уже схватил ее. Насмешливый железный череп, все остальное – туман.

Купер думал, что Пурити уже мертва, но та вдруг подняла голову – при этом ее шея захрустела так, словно она и в самом деле была высеченной из известняка статуей; губы покрывала изморозь.

– Я, Пурити… – пыталась говорить она, хотя голос ее осип. Горло слишком замерзло, слишком пересохло, но девушка все равно нашла в себе силы продолжить. «Это то, чего от меня ждал бы Кайен». – Я, Пурити Чингиз Амптелле Гиацинт Клу, младшая из детей барона Эмиля Клу и потомок рода, состоящего в Круге Невоспетых, пользуясь прецедентом Крайне Необычного Восстания Дам, ратифицированным Кардиганом Аккордом, провозглашаю себя леди-сенатором Круга Невоспетых. Присягаю на крови своего рода и законах, что буду достойно нести ношу леди-сенатора до самой своей смерти.

Под конец у нее совсем кончился воздух, но державший ее лич вдруг подался назад, когда Пурити сделала судорожный глубокий вдох и закричала: