Таинственный двойник - Юрий Торубаров

– Граф де Боже, – начал он, взяв себя в руки, спокойным голосом, – я обязан вам свободой, хотя вы добыли ее для своих целей. Когда же вы их не достигли, вы несколько раз пытались меня убить.

Он замолчал и смотрел в глаза графа. Боже не выдержал и отвел взгляд.

– Поэтому моя совесть перед Богом и самим собой была бы чиста, если бы я вас прикончил раньше. Но сегодня народное горе – это ваших рук дело. Поэтому, Боже, я вызываю вас на дуэль. Отсюда должен уйти живым только один.

– Согласен, – коротко ответил граф, вытаскивая шпагу.

Боже оказался превосходным фехтовальщиком. И долгое время судить о чьем-то превосходстве было невозможно. И вдруг Роберту вспомнился последний, извиняющий и такой жалкий взгляд Людовика.

– Что это за наваждение? – отражая очередной выпад, подумал он.

И в нем поднялась злоба на человека, который всю жизнь делал пакости другим. Она придала ему силы.

Такого напора выбившийся из сил Боже не ожидал. И зло было наказано. Шпага Роберта по рукоять вошла Боже в грудь. Роберт выдернул ее и не оглядываясь ушел. Но Боже был живуч. У него хватило сил позвать к себе Роберта. И тот вернулся.

– Зачем позвал?

– Слушай меня. Этот человек наказан, потому что он стал на пути ордена. Он обидел и тебя.

– Это неправда.

– Не будем спорить. У меня кончаются силы.

Он замолчал. Почувствовав, что Роберт хочет уйти, проговорил:

– Не уходи. Я не все сказал. Я… прощаю тебя. Вот возьми, – он с трудом достал из-за пазухи какие-то бумаги, – в них… великая тайна Грааля. Ты будешь велик. И я благословл… – силы его иссякли, и он испустил дух.

Роберт закрыл его глаза, машинально сунул эти бумаги за пазуху и, не разбирая дороги, пошел к себе.

Он вдруг вспомнил о сыне бея, которого обещал отпустить после окончания похода. Понимая, что в любом случае продолжаться он не может, зашел в помещение, где молодой бей содержался, и приказал страже дать ему коня и отпустить на волю.

Роберт долго плутал по каким-то развалинам. Присаживался на повергнутые колонны, которые слышали голоса ликовавшего народа при возвращении победителей, видели их слезы при поражениях и сами, испытав величие, сегодня валялись никому не нужным хламом.

– Вот какова жизнь, – глядя на них, думал Роберт.

Сам не зная как, но он добрел до своей крыши. Жак, уже зная о случившемся, встретил его немым вопросом. Роберт же молча прошел к столу, бросил на него шпагу и сел на стул.

И вдруг в его сознании из всей этой черноты появилась и стала расти белая точка. Она все росла и росла, пока не превратилась в лицо дорогой ему Агнессы. Печаль, тяжелая печаль отступила. В душе появились ростки радости. «А здорово, что я женился!» – подумал он и крикнул:

– Жак, собирайся. Мы едем!

– Домой?

– Нет, в Водан!

В это время раздался собачий лай. Жак выглянул в окно. К дому шагал какой-то незнакомец. Он был странно одет: черная шляпа с белым пером и черный плащ, оттопыривавшийся сзади. «При шпаге», – подумал Жак. Вскоре раздался стук в дверь и громкий голос:

– Именем короля…

– Жак, открой, – приказал Роберт.

Вошедший, оглядевшись, подошел к Роберту:

– Вы капитан?

– Да!

– Вас просит король! – и поклонился.

Как весенний разлив сметает все на своем пути, так и деяния Османа раздвигали границы его бейлика. Кто приходил сам проситься под его руку, устав бороться с соседями. Кто просил помощь, откупаясь покоренным бейликом. Но все, кто оказались под его стягом, вскоре убеждались в одном: жизнь для них становилась гораздо лучше. Никто не угонял их стада, не жег шатры, не уводил в рабство. Ложась спать, не надо было бояться непрошеных гостей. Да и голодных трудно было найти. А что другое дает славу человеку, создавшему такую жизнь? И росла слава Османа не только в процветающей Османии. Захватила она почти всю Малую Азию, перекатываясь через горы и реки.

Растущая слава одного пугает другого. Не могла она не настораживать Византию. Но что могла сделать старая загнанная лошадь, отягощенная многими внутренними болезнями, молодому, полному сил жеребцу? Византия только радовалась, что Осман до поры до времени оставляет ее в покое.

Интересно, стерла ли слава из памяти Османа деяния его странно исчезнувшего брата? Как жилось тем, кто был с ним близок?

Осман не забыл тех, кто когда-то бок о бок с ним закладывал первые, самые трудные камни в фундамент его будущих успехов.

Рос и мужал молодой Санд. Счастливо жила Арзу, любуясь сыном, вспоминая свою первую, единственную любовь. Не забыт был и Адил. По истечении года его отсутствия Осман отправил в Иудею посланцев, чтобы они нашли Адила и узнали, как его дела, какая нужна ли ему помощь. Долго они искали в гудящем, как улей, Иерусалиме того знаменитого лекаря. Когда нашли, увидели там и Адила.

Он встретил их с забинтованным лицом, но горящими от счастья глазами. Во рту торчала трубка. Удивила она посланцев. Но лекарь пояснил, что она нужна, чтобы кормить больного. Спросили его, нужны ли еще деньги. Старый добрый еврей только покачал головой, сказав:

– Я цену сказал, деньги получил. Лишнего мне не надо.

На вопрос, когда можно приехать за больным, ответил кратко:

– Через год.

Потом похвалил больного:

– Таких терпеливых, желающих выздоровления я не встречал. Он терпит адские боли во имя того, чтобы скорее вернуться на Родину. Он спит и видит ее. Эта его мечта придает ему силы.

Прощаясь, они по его глазам видели, как счастлив был Адил. Все было доложено по приезде домой Осману. Радовался он, что счастлив Адил. Но отругал их за то, что не оставили ему денег.

Прошел ровно год, и Осман без всякого напоминания вновь отправил их забрать Адила. Старшему наказал:

– Как подъедете к нашей границе, пошлите ко мне вестового.

И вот прискакал вестовой с одним словом:

– Едет!

Еще издали увидел Адил всадников на высоком холме. Дрогнуло сердце: «Уж не вражина ли какая поджидает?» Рука потянулась к рукояти мяча. Глянул на охрану. Спокойно взирает она на происходящее. Отлегло от сердца. А тем временем заметили и их. Кони сорвались с места и вскачь понеслись навстречу.

Жадно вглядываясь вперед, Адил разглядел встречающих: «Осман, Арзу и Евренос! А кто впереди? Какой-то юнец, скорее, мальчик с черной как смола головой, но до боли знакомым лицом. А посадка… да это вылитый воевода!» Сердце забилось от счастья. Вот оно, великое предвидение Сечи! Нет, не пал Козельск, не пал! Выстоял и стоит! И здесь стоит! Заблестели глаза князя. Родина протянула ему руку!