Понаехали! - Карина Демина

- Может, - тихо произнес Никита. – Просто не брать их в жены?

- И ты туда же? Узнаю… есть и такие, не спорю, но… а дети как? Гадать, унаследует кто дар или нет? Или, как раньше, заводить по три-четыре жены? Тоже накладно, тут одна порой… но это все пустое, Никитка… Гурцеевы, верно, злы?

- Понятия не имею.

Разговор становился все более неприятен. И будь его воля, Никитка прервал бы, но… карета катила по улочке, а впереди маячила неясная перспектива новой работы, которая должны была бы вдохновить, но вместо вдохновения и предвкушения Дурбин испытывал одну лишь злость.

На себя в том числе.

Бесхребетный он.

- Ну да… где ты, а где Гурцеевы… с другой стороны ты всегда был пробивным малым, Никитка, но сейчас должен понимать, что эта птичка – не для тебя.

Руки сами собой в кулаки сжались, хотя насилие – это не для целителей, но если иногда, скажем так, в превентивных мерах.

- Ей нужен кто-то другой… понимающий, способный поддержать в сложной ситуации не только добрым словом. Вот, к примеру, взять тебя. Что ты ей можешь предложить? Не злись, Никитка, я ведь к тебе всегда хорошо относился. Как к другу.

Вряд ли.

Если подумать, то друзей у Дурбина никогда-то не было.

- И сейчас дурного не советую. Сам подумай. Эта женщина привыкла к иной жизни. Она не предназначена для хождения по рынку. Ей нужен дом. Свой дом. Ты можешь купить дом?

Никита покачал головой.

- Или взять её на содержание? Так, чтобы ей не пришлось отказываться от маленьких женских радостей вроде нового платья? Я не говорю уже о драгоценностях или иных мелочах…

Для Никиты драгоценности мелочами не были.

- И конечно, понимаю, что в прошлый раз я был несколько… невежлив.

- Был.

- Как и ты. Но я же не злюсь. Я же понимаю, сколь… непроста ситуация. Познакомь.

- Вы уже, кажется, знакомы, - не сдержался Никита, дав себе слово, что не примет это, весьма лестное, удивительное даже предложение. Не примет в жизни.

- Не так, - покачал головой Аверсин. – Та встреча была… неудачной. Нет, ты представь меня, как человека, с которым можно… иметь дело.

- Какое? – говорить, как ни странно, получалось, пусть желание вцепиться Аверсину в глотку никуда-то не исчезло.

- Общее…

- И все-таки…

- Вот умеешь ты, Дурбин… - Аверсин вздохнул тяжко. – На самом деле просто. Отец желает наследника. Мы с ним беседовали. Была мыслишка взять ведьму, но… во-первых, дорого, а во-вторых все эти… происшествия изрядно отбивают охоту. Тем паче, что есть иное предложение, но там, к сожалению, невеста без искры, хотя и с неплохим приданым… в общем, мне нужно, чтобы она родила мне наследника.

- Невеста?

- Гурцеева… понимаешь, если от моей… супруги будет одаренный, то и хорошо. Род мой богат, никто обиженным не останется. А если не выйдет, то…

Никита руки разжал. И ладонь поскреб, подумавши, что неужели он сам-то был таким вот… идиотом? И следовало помереть, лишиться силы, чтобы понять, что он был идиотом?

- От тебя требуется немного. Представь. И попроси выслушать. Ведьмы, они… - Аверсин щелкнул пальцами. – Переборчивые очень. Но я сумею договориться, вот увидишь.

Видеть Никита не желал. А потому ответил:

- Нет.

- Ну и дурак.

- Извини.

- Ничего… я как-нибудь сам. От работы, надеюсь, не откажешься?

- Я… не уверен…

- Зато я уверен, - Аверсин хлопнул Дурбина по спине. – Ты не думай… ведьма – это одно, а помощник мне в самом деле нужен. И наставник против не будет. Я уверен.

Наставник Аверсина, человек невысокий, нечеловеческой просто худобы, глядел на Дурбина поверх мутных стеклышек, которые держались в оправе едва ли не чудом.

- Чудесно, - проскрипел он, и от голос этого, свистящего, какого-то неправильного голоса, Дурбина передернуло. – Просто чудесно. Достойный… очень достойный молодой человек.

Тонкие губы растянулись в улыбке, но гляделось это на редкость странно, будто тот, кто улыбался, видел, как оно, со стороны, но сам не умел.

- Вот, я как увидел, так и подумал, что нам сгодится, - радостно добавил Аверсин и тотчас отступил к двери. Подумалось, что сейчас он за эту вот дверь выскользнет, оставив Никиту наедине с этим… существом. А чем дольше глядел Никита на Амвросия Ульяновича, тем сильнее осознавал, что человеком тот не являлся.

У людей не бывает такой коротенькой шеи, которая утопала в кружеве воротника, и казалось, что сама-то голова, вытянутая, слегка приплюснутая с боков, вырастает из этого кружева.

Выдающиеся вперед челюсти.

Махонький рот с почти отсутствующими губами. И выпуклые, словно из стекла отлитые, глаза.

- А с силой у вас, молодой человек… - он сглотнул и поспешно вскинул руку, стирая капельку прозрачной слюны, которую Никита и не заметил бы, если бы не смотрел столь пристально. – Как понимаю, под проклятье попали? Взгляни, Богомилка, остались характерные следы…

Тонкий палец ткнул в грудь и тычок этот оказался весьма болезненным. Настолько, что Никита с трудом удержался от стона. Показалось вдруг, что палец этот пробил и кафтан, и рубаху, и саму грудь.

- Чудесно… просто чудесно… проклятье вывели… ведьмы?

- Да.

- Редкая сила, но и редкая безграмотность… выдирали, можно сказать, на живую… в подобных случаях помогает перевод на другое существо. Малые проклятья легко перекинуть, скажем, на животное. Для совсем слабых подойдет петух или там гусь, баран еще… которые посильнее переводятся на коров. Свиньи весьма людям подобны.

Эти полупрозрачные, будто застывшие в камне, глаза, уставились на Никиту.

- Мы это проходили, - сказал он, вдруг осознав, что не способен двигаться, что и пальцем-то не пошевелит. А то, что разговаривать ему дозволено, так исключительно из интереса.

Нелюдь тоже бывает любопытной.

- Проходили… ты есть не такой неуч, как Богомилка, верно?

Аверсин фыркнул и отвернулся.

Но не ушел.

- Твое проклятье быть смертным.

- Смертельным, - поправил Никита, заставив себя дышать, ровно и спокойно.

- Смертельным, - согласилось существо, за тонкой кожей которого угадывалось… что-то иное, будто это создание взяло и нацепило на себя шкуру. Оно было древним и опытным. Оно знало людей. Но порой забывалось, и тогда суть выползала наружу. – Определенно… смертельным. Но и подобные проклятья можно перевести, однако жертва требуется иная.

И вновь этот жадный блеск в глазах.

- Человек? – подсказал Аверсин, будто Никита сам не догадался.