Большая книга перемен - Алексей Слаповский

Володя был безучастен, надолго уходил – «на объекты», но результатов не предъявлял.

Странно, но Володя почти не думал о Костякове – будто он был не человеком, а чем-то абстрактным.

И вот сегодня Костяков появился – реальный, живой, настоящий. Он вошел и направился к Даше, улыбаясь. Она тоже улыбнулась, глянула на Володю, слегка покраснела, встала навстречу Костякову, пошла к нему. Тот, наверное, хотел ее обнять, но Даша увидела какой-то мелкий непорядок в стороне, что-то не так лежало на журнальном столике, она шагнула туда, поправила, а потом пошла к двери, поэтому Павел Витальевич вынужден был повернуть назад и выйти с нею в коридор. Они стояли некоторое время за стеклянной стенкой и о чем-то говорили, Павел Витальевич пару раз посмотрел на Володю, возможно, спрашивал: ты что, стесняешься его? Даша что-то отвечала, потом они пошли на улицу. Володя обернулся, увидел через окно-витрину: Даша довела Костякова до машины, и вот там он ее уже без стеснения обнял, поцеловал в щеку, сел в машину – большую, черную. Похоже, «майбах».

Володя быстро вышел, свернул в поперечный коридор, который вел к туалетам и к двери во двор, где у него стояла машина. Выехал через подворотню, увидел, что «майбах» не слишком удалился: здесь было плотное движение. «Майбах» свернул, Володя за ним, тут улица была свободнее, «майбах» резко стартанул, и Володя понял, что сейчас безнадежно отстанет. Но тут впереди светофор, «майбах» вынужден был остановиться. Володя поднажал, жалея, что не успел заранее разогнаться, и долбанул в высокий задний бампер. Бамперу ничего не сделалось, только чуть вдвинулся в кузов (на амортизаторах, гад!), а капот Володиного «опеля» тут же согнулся и вывернулся вверх углом, будто консервная жестянка.

Из «майбаха» выскочил огромный, как и сам автомобиль, мужик с битой в руках. Побежал к Володе.

По стеклам или по балде? – думал Володя, закрывая боковые стекла. Наверно, сначала по стеклам, а потом и по балде. Такой не постесняется.

– Шура, постой! – послышался крик.

Павел Витальевич вышел и направился к машине Володи.

Тот вылез, встал перед ним.

– И чего ты добиваешься? – спросил Павел Витальевич.

– Я тебя убью, мудак! – выкрикнул Володя, чувствуя, что это вышло по-пацански.

Шура посмотрел на хозяина, тот отрицательно покачал головой.

– Ты так скорей себя убьешь, – сказал Павел Витальевич. – Не глупи. Если что не ясно, спроси у Даши. А то ведь во вред ей действуешь. Я рассержусь, накажу тебя, ей будет неприятно. Ты разве хочешь ее огорчить?

– Я тебя сам огорчу, – пробормотал Володя.

Павел Витальевич уже не слушал, шел к своей машине. Шура отходил за ним, не спуская с Володи глаз.

Володя шмыгнул носом и пошел прочь от дороги, не обращая внимания на гудки машин. Но отошел недалеко, у тротуара затормозила милицейская машина, выскочил рассерженный гаишник.

– Документы быстро дал! К машине вернулся! – отрывисто выкрикнул гаишник.

Володя вернулся, его долго мытарили, разбираясь, составляя протокол, потом приехал эвакуатор, Володя тут же, на месте, дал денег, чтобы машину отвезли в сервис. В сервисе сказали, что, если проехать два квартала вниз, там он найдет то, что нужно.

– А что там? – спросил Володя. – Другой сервис, что ли?

– Там овраг.

– А зачем?

– Затем, что твое корыто восстановлению не подлежит.

__________

____ ____

__________

__________

__________

____ ____

Дело, за которое вы принялись с двумя единомышленниками, приведет к успеху.

Дубков, закончив под утро поэму, вышел на улицу охладить разгоряченную голову, промяться, встряхнуться, чтобы потом, вернувшись, все прочесть свежими глазами.

У газетного киоска он увидел очередь и очень удивился: в последние годы газеты не являются предметом массового спроса. Те, кто еще интересуется информацией, смотрят телевизор, продвинутые копаются в Интернете, а остальных давно уже не волнует ничего, что выходит за рамки их делишек, работенки, квартирешки – ну, может, еще машинки и дачки.

Еще больше удивило Дубкова, что многие, купив газету, тут же ее разворачивали и, отойдя от киоска, начинали читать. А самое странное, что газета была – «Свободное время», одна из самых беззубых и серых в Сарынске.

Он увидел заголовок «Кто на верхней палубе?» – и тут же как-то гадко стало во рту, будто по оплошности откусил гнилой бок от яблока. Встал в очередь, дождался, купил газету, раскрыл и увидел статьищу аж на целую полосу. Подписано: И. Немчинов. Средний журналистишко, перебивающийся травоядными темами культуры и краеведения. Но кто ж ему позволил втиснуть в номер такой объем? Дубков посмотрел в подвал последней страницы, выпускающим редактором значился сам Немчинов. Все ясно, начальство в отпусках, вот он сам себе и позволил, за что обязательно получит по шапке, независимо от содержания.

С первых строк Дубков понял, что предчувствие не подвело: его обокрали. Понятно, что некоторые метафоры и темы носятся в воздухе, но все дело в том, кто первый застолбит. Дубков был уверен, что он первый, а Немчинов все испоганил, использовал его образ корабля – причем бездарно.

Статья начиналась с того, что, дескать, есть мнение, что в России издавна два народа, которые вечно в контрах. Упрощенно говоря, одни угнетатели, другие угнетаемые, одни правят бал, заказывают музыку, другие играют или разносят шампанское.

Дубков поморщился: избитые, провинциальные, ходульные выражения. Не говоря уж о том, что нельзя начинать статью, пусть даже с потугами на аналитичность, с теоретических рассуждений. Начало должно хватить читателя за горло. Дескать, на улице такой-то обнаружен труп. И дальше можешь уже впадать в лирику, как выглядит улица, какой там фонарь и какая аптека.

«Я тоже так думал, – писал дальше Немчинов, – пока не огляделся пристально вокруг. И понял, что все это выдумки, народ один, хоть и крайне раздроблен. Дело не в народе, а в нашей истории и государственном устройстве, которое веками сохраняется неизменным, какой бы строй на дворе ни властвовал».

Ишь ты, как широко забирает, усмехнулся Дубков. Да еще так, будто новость открыл! А вот за «устройство» и «строй» в одном предложении – двойка тебе. И корректору заодно.

«Государство – корабль».

Дубков даже передернул плечами, настолько ему стало кисло от этого сравнения.

«Есть корабли, построенные довольно рационально, они, условно говоря, трехпалубные. Нижняя заплеванная и грязная палуба – для маргиналов, асоциальных элементов, бездельников, людей пассивных, принципиально нищих. Верхняя – с бассейнами, дорогими ресторанами и номерами-люкс – власть, политики, богачи-бизнесмены, но в плюс к ним и крупные ученые, деятели искусства. Элита. А между ними – вторая, просторная средняя палуба, в которой вольготно обитает средний класс. Пусть стандартно, без излишеств, но у людей есть возможность и погулять, и номера у них тоже отдельные, и бассейн имеется, хоть и лягушатник, но освежиться можно. Само собой, палубы соединены социальным лифтом, и время от времени кто-то поднимается наверх. Не забудем, что имеется и трюм, где бесхитростно вкалывают те, кто своими руками производит материальные ценности. Но из трюма, однако, они, почистившись и умывшись, тоже могут свободно попасть на среднюю палубу и пользоваться теми же благами, что и все».