Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук

Я спросил об этом Нину напрямик. Она равнодушно пожала плечами и с презрением ответила:

– А меня как-то господская жизнь никогда особо не волновала. О чем они там себе думают? Уж точно не о том, как прокормиться. Им специальные пайки по разнарядке привозят. А если захотят и меня расстрелять, то пусть приходят. Вот она я. Никуда не сбежала. Доживаю век в родительском доме. А с Полиной мы теперь вообще не встречаемся. Не о чем нам с ней говорить. Правда, говорят, что она вышла на работу. Кажется, в хирургическое отделение университетской клиники. Ее даже хвалят. Говорят, что хороший хирург.

– А сына моего Петеньку видели?

– Издалека. Его отчим на чекистской машине катал. Красивый мальчик. Только вот кто из него вырастет?

– А где они живут, Нина? Не знаете?

– А где господам жить, как не в экспроприированных хоромах? В бывшем купеческом доме на Соборной площади. Как раз в тех комнатах, где последний раз командарм Полыхаев останавливался. Теперь вот чекистское начальство проживает. А что, удобно. Мужу на работу далеко ходить не надо. Зашел в соседний подъезд, и уже на службе. А через дорогу – тюрьма. Стало скучно, перешел через улицу, спустился в подвал и стреляй сколько душе угодно по живым мишеням. Супруге тоже недалеко до клиники…

– Послушайте, Нина, – перебил я хозяйку. – Мне срочно нужна ваша помощь. Умоляю, помогите мне встретиться с женой!

Нина опешила.

– Но как? – воскликнула она. – Их дом под круглосуточной охраной!

– А в больнице?

– Но уже поздно. У врачей рабочий день уже закончился.

– Но ведь у них бывают ночные дежурства? Давайте позвоним в клинику и узнаем, не дежурит ли нынче хирург… Чистякова?

– Она Коршунова. Но у нас уже давно нет телефона. Еще перед папиным арестом сняли. Я позвоню от соседей.

Нина вернулась через четверть часа. На улице уже совсем стемнело. На паром я явно опоздал.

– Вы провидец. Хирург Коршунова точно дежурит сегодня до утра.

Только она сказала это, как я вскочил со стула, быстро натянул выданные мне дедом Макаром истоптанные сапоги, попрощался и пулей вылетел из дома.

От Сибирской слободки до университетской клиники обычной ходьбы полчаса, но я одолел это расстояние минут за десять. Запыхавшись, я как вихрь ворвался в приемное отделение и огорошил дежурившую медсестру и санитара вопросом: «Где найти врача Коршунову?»

– Хирургическое отделение в дальнем конце здания на втором этаже. Там ее спросите, – объяснила медсестра и в свою очередь поинтересовалась у меня, не с мужем ли Полины Николаевны что-то случилось.

– С мужем, с мужем! – прокричал я ей на ходу, скрываясь в темном больничном коридоре.

В темной ординаторской ее тоненькая фигурка в распахнутом белом халате казалась призрачной. Она сидела за столом, не включая света, и смотрела через раскрытое окно, как колышется листва на деревьях в теплой темноте Университетской рощи.

На скрип двери она едва повернула голову. Ее распущенные волосы колыхнулись в мою сторону. И хотя я стоял против света, облаченный в нелепую длинную рубаху и соломенную шляпу, без усов, она сразу узнала меня.

– Слава богу, живой! – произнесла она уставшим голосом. – Александр говорил, что тебя застрелили в Иркутске, но я ему не верила.

Она продолжала сидеть на стуле, не шелохнувшись.

Я не понял по ее поведению, то ли она рада мне, то ли нет, но все равно сказал:

– Я пришел за тобой. И сыном.

– Долго же ты за нами шел, – в ее словах звучал явный упрек.

Я бросился к ней, упал на колени к ее ногам и навзрыд стал приговаривать:

– Милая! Любимая! Единственная! Прости меня, что не увез тебя отсюда до наступления этого хаоса. Прости, что отпустил тебя и Петю из Омска. Что не отыскал тебя ни в Верхоленске, ни в Черемхово. Но я боялся быть отвергнутым тобой.

– А сейчас не боишься?

– Я больше ничего не боюсь, родная. Даже смерти. На нее я насмотрелся за эти годы, не дай бог кому-либо столько увидать. Хотя нет, вру. Одного все ж боюсь. Потерять тебя и сына.

Она сняла с меня шляпу. Провела по бритой голове с уже отрастающими, короткими, колючими волосами, а потом неожиданно сползла сама со стула и тоже бухнулась передо мной на колени.

– И ты, пожалуйста, прости меня, Пётр. Моей вины перед тобой больше, чем твоей передо мной. Прости, что не поверила тебе. Прости за гордыню и за измену, если, конечно, сможешь.

Я обнял ее и, осыпая мокрое от слез лицо поцелуями, бормотал:

– Да какая измена? О чем ты, Поля? Я сам спровоцировал тебя на нее. Значит, мы виноваты оба.

– Но он, он… после нашей ссоры в Омске показался мне настоящим героем, а в тебе я тогда сильно разочаровалась. Я правда не знала, что так оно все выйдет, и не понимала тебя. А оказалось, что ты видел гораздо дальше моего. Боже мой, Петенька, любимый мой, солнышко мое ясное, прости меня, дурную бабу!

– Это ты меня прости, Поленька! Все в прошлом! Главное, что мы снова вместе…

В этот момент дверь отворилась, и заглянувшая в ординаторскую медицинская сестра громко закашляла. Наголо бритый мужчина в крестьянской робе и дежурная докторша стоящие на коленях друг перед другом, оба в слезах, представляли собой весьма экстравагантное зрелище.

– Ой, Полина Николаевна, пожалуйста, извините, – промямлила дежурная сестричка и уже собиралась захлопнуть дверь, но моя жена опередила ее.

– Ольга Александровна, зайдите ко мне на минуточку.

Медсестра стыдливо проскользнула в ординаторскую.

Полина встала с пола и подняла меня за руку следом.

– Этой мой муж, Пётр Афанасьевич Коршунов, – представила она меня своей подчиненной.

– А как же товарищ Чистяков? – пробормотала пораженная медсестра.

– А товарищ Чистяков – это моя ошибка.

– А он-то об этом знает?

– Пока еще нет.

– Ох и не завидую же я вам, Полина Николаевна.

Жена повернулась ко мне и объяснила:

– Мужа Ольги Александровны чекисты расстреляли прошлым летом. Он был офицером и служил в Сибирской армии. Ей можно доверять, – а медсестре сказала: – Я вас очень прошу: прикройте меня сегодня. Зовите только в экстренных случаях. Мы ведь так долго с Петей не виделись!

– Хорошо, хорошо. Не беспокойтесь. Сама со всем управлюсь, – заверила Ольга Александровна и вышла из кабинета, оставив меня наедине с женой.

Такой близости между нами никогда прежде не было. Здесь было все: и любовь, и раскаяние, и страсть, и радость встречи, и просто осознание того, что мы оба живы и что мы вместе. Наверное, это и зовется счастьем.

Я рассказал Полине, каким образом и зачем прибыл в Томск. Она поначалу обиделась, что кроме нее у столь опасного путешествия была и другая цель. Но потом поняла, что иначе мне добраться в центр большевистского государства не было никакой возможности. Ее поразила задача моей миссии и то потрясающее совпадение…