Ярость - Уилбур Смит

Гарри нехотя покинул свой новый кабинет в «Сантэн-хаусе», располагавшийся в трех дверях от Шасиного, и целых два дня провел в конюшнях, наблюдая за грумами и игрой в поло и учась у них.

Майкл наконец получил официальное назначение. Он блаженно верил, что стал учеником репортера йоханнесбургской газеты «Голден сити мейл» благодаря собственным достоинствам. Сантэн, втайне позвонившая председателю «Ассоциации газет Южной Африки», которому принадлежала «Мейл», не лишала внука иллюзий. Майклу обещали платить пять гиней в день плюс шиллинг за каждое слово его опубликованных материалов. Он взял интервью у каждого игрока обеих команд, в том числе запасных, у всех конюхов и судей. Он изучил все результаты предыдущих матчей команд вплоть до Олимпийских игр 1936 года и выяснил родословную всех пони, хотя в этом случае был вынужден ограничиться лишь двумя предыдущими поколениями. Еще до начала игры он написал столько, что по сравнению с этим «Унесенные ветром» выглядели бы скромной брошюркой. Потом он настоял на том, чтобы этот важнейший материал был передан по телефону скучающему редактору отдела газеты, и стоимость разговора превысила заработанные им пять гиней.

– Не тушуйся, Майки, – утешал его Шаса, – если они все это напечатают по шиллингу за слово, ты станешь миллионером.

Большое разочарование постигло семью в среду, когда был объявлен состав команды Южной Африки. Шасу назначили, как обычно, вторым номером, но капитаном не сделали. Капитаном стал Макс Тюниссен, отличный наездник, фермер-миллионер из Наталя, давний соперник Шасы с того самого дня, как в юности много лет назад они встретились на этом самом поле.

Шаса скрыл разочарование за печальной улыбкой.

– Максу это важнее, чем мне, – сказал он Блэйну, который был в числе выборщиков, и Блэйн кивнул.

– Да, – согласился он. – Поэтому мы его и предпочли, Шаса. Макс ценит это выше, чем ты.

Изабелла отчаянно влюбилась в аргентинского номера четвертого, образец мужественности, с оливковой кожей, темными сверкающими глазами, густыми волнистыми волосами и ослепительно белыми зубами.

Она три-четыре раза в день переодевалась, перебрав все изысканные наряды, которыми заполнил ее гардероб Шаса. Она даже попробовала румяна и помаду – не так много, чтобы отец заметил, но достаточно, чтобы обострить интерес Хосе Хесуса Гонсальво де Сантоса. Она применила всю свою изобретательность, подстерегая его, вечно болталась у конюшен и, завидев Хосе, принимала самые томные позы.

Объект ее восхищения, мужчина тридцати с небольшим лет, был убежден, что аргентинцы – величайшие в мире любовники и что он, Хосе Хесус Гонсальво де Сантос, в этом отношении национальный чемпион. За его внимание вечно соперничали не менее десяти зрелых и доступных женщин. Он даже не замечал проделок этой четырнадцатилетней девочки, зато Сантэн их заметила.

– Ты делаешь из себя посмешище, Белла, – сказала она внучке. – Отныне тебе запрещено подходить к конюшням, и, если я еще раз увижу хоть каплю косметики у тебя на лице, можешь не сомневаться, что отец тут же об этом узнает.

Никто не смел ослушаться бабулю, даже самый смелый и безнадежно влюбленный, и Изабелле пришлось отказаться от мечты заманить Хосе на сеновал над конюшней и там преподнести ему свою девственность. Изабелла не очень хорошо представляла, что это означает. Ленора дала ей почитать запрещенную книгу, в которой девственность называли «бесценным сокровищем». Что бы это ни было, Хосе Хесус мог получить ее сокровище и все остальное в любое время.

Однако запрет бабули вынудил Изабеллу ограничиться тем, чтобы ходить за ним на приличном расстоянии и бросать на него горящие взгляды, когда он смотрел в ее сторону.

Гарри перехватил один из этих взглядов и так встревожился, что громко – ее возлюбленный мог услышать – спросил:

– Ты больна, Белла? Тебя, похоже, вот-вот вырвет.

Впервые в жизни она от души возненавидела брата.

Сантэн планировала принять две тысячи зрителей. Поло – спорт для избранных, билеты дорогие – по два фунта, но в день игры количество зрителей превысило пять тысяч человек. Это обеспечило клубу большую прибыль, но существенно затруднило Сантэн. Были привлечены все резервы, даже Тара, чтобы дополнительно доставлять еду и питье, и только когда команды выехали на поле, Тара смогла уйти от всевидящего ока свекрови и спрятаться на трибуне.

В первом чаккере Шаса участвовал на гнедом мерине с лоснящейся шкурой, которая блестела на солнце, как зеркало. Таре пришлось признаться себе, что в зеленой куртке из джерси, вышитой золотом, в белоснежных белых брюках и лакированных черных туфлях Шаса выглядел великолепно. Скача вдоль трибуны, он поглядел наверх и улыбнулся. Черная полоска через глаз придавала его мальчишеской очаровательной улыбке зловещий оттенок, и Тара невольно ответила ему: замахала – но тут же поняла, что Шаса улыбается не ей, а кому-то ниже на трибуне. Чувствуя себя немного глупо, Тара встала на цыпочки и посмотрела вниз, стараясь понять, кто там. Высокая женщина с узкой талией. Ее лицо загораживали поля широкой шляпы, украшенной розами, однако рука, которой женщина махала Шасе, была узкая и загорелая, с обручальным и золотым венчальным кольцами на третьем пальце красивой кисти.

Тара отвернулась и надвинула шляпу так, чтобы Сантэн не могла разглядеть ее в толпе; она быстро, но незаметно направилась к боковому выходу с трибуны. Пересекая стоянку для машин и заходя за конюшни, она услышала первый приветственный рев трибун. Теперь несколько часов никто ее не должен был хватиться, и она побежала. Мозес поставил «шевроле» в сосновой роще, вблизи гостевых коттеджей. Тара распахнула заднюю дверцу и упала на сиденье.

– Никто не видел, как я уходила, – выдохнула она. Он завел мотор и спокойно двинулся по подъездной дороге за Анрейтовы ворота.

Тара сверилась с часами: несколько минут четвертого. Потребуется не менее сорока минут, чтобы обогнуть гору и добраться до города. Они доберутся до здания парламента в четыре, когда привратники у входа подумывают, не попить ли чайку. Сегодня пятница, и во второй половине дня заседает комитет по бюджету – обычное заседание, члены комитета будут клевать носами на скамьях. На самом деле Блэйн и Шаса тактично обговорили это расписание с особо важными гостями, чтобы все желающие могли посетить матч, не пропустив никаких важных дебатов или решений. Большинство депутатов покинули парламент, в здании было тихо, вестибюль почти пуст.

Мозес остановил машину на стоянке для членов парламента и прошел к багажнику, чтобы достать пакеты. Потом на почтительном расстоянии пошел за Тарой, поднимавшейся по ступенькам. Никто не обратил на них внимания, все прошло как по маслу, их напряжение почти спало; они поднялись на второй этаж и миновали застекленный вход для прессы. Тара увидела трех младших репортеров: они скучали на скамьях, слушая, как достопочтенный министр почт и телеграфов хвалит себя за образцовый порядок, царивший в его министерстве в минувшем фискальном году.

Триша сидела за столом в приемной и красила ногти; когда Тара вошла, Триша виновато и растерянно посмотрела на нее.