Горбун лорда Кромвеля - К. Дж. Сэнсом

— Впрочем, вы, эмиссар, должно быть, все это уже знаете. — Не помню, чтобы кто-нибудь из известных мне людей мог вложить столько презрения в одну-единственную фразу. — Иначе зачем бы вы были тут?

— До последнего часа ничего определенного я не знал. Меч вывел меня на Джона Смитона. Теперь я понимаю, зачем вы умоляли меня не ездить в Лондон в тот день, когда мы ходили с вами на болото. Какое-то время я пребывал в полном недоумении. Меня озадачило то обстоятельство, что, согласно документам, у Джона Смитона не осталось в живых ни одного родственника мужского пола, а его имущество отошло к пожилой даме. Должно быть, это была ваша мать? Не так ли?

— Да.

— Я ломал голову, перебирая в уме всех обитателей этого места и пытаясь найти среди них того, у кого достало бы силы и умения обезглавить человека. В Лондоне я ничуть не продвинулся в этом вопросе! Но потом мне пришла одна мысль. А что, если у Джона Смитона была еще одна родственница? Все это время я исходил из того, что к преступлению причастен мужчина. Но потом понял, что его вполне могла совершить сильная молодая женщина. И эти размышления привели меня к вам, — печально заключил я. — Сообщение, которое я только что получил, подтвердило мои догадки. Оно говорит о том, что Марка Смитона в ночь перед казнью посещала некая молодая особа, описание которой вполне соответствует вам. — Я поглядел на нее, покачав головой. — Нет более тяжкого греха для женщины, чем тот, который совершили вы.

Голос ее снова зазвучал ровно, хотя теперь к нему примешивалась горечь.

— Неужели? Неужели это даже хуже, чем то, что совершил он?

Я восхищался тем, что ей удавалось так хорошо держаться, восхищался ее хладнокровием.

— Мне известно, что произошло с Марком Смитоном, — произнес я. — Кое-что мне рассказал Джером. Остальное я узнал в Лондоне.

— Джером? А он какое к этому имел отношение?

— Джером сидел в камере по соседству с Марком. В ту ночь, когда вы посещали приговоренного к смерти, он вас видел. И очевидно, сразу узнал вас, когда появился здесь в монастыре. Равно как узнал и Синглтона. Вот почему он назвал его лжецом и клятвопреступником. Очевидно, когда он говорил мне, что не знает ни одного человека, живущего в монастыре, который мог бы совершить такое злостное преступление это было нечто вроде особо изощренной насмешки с его стороны. Он знал или, по крайней мере, догадывался, что это сделали вы.

— Однако мне он ничего не говорил. — Она покачала головой. — И зря. Лучше б он это сделал, тогда бы хоть кто-нибудь узнал правду. Правду о том зле, которое творят ваши люди.

— Когда я приехал сюда, я не знал правды ни о Марке Смитоне, ни о королеве. Но в одном вы правы. Это было отвратительно и очень жестоко.

В ее глазах загорелась искра надежды.

— Тогда позвольте мне уйти, сэр. За то время, которое вы здесь провели, я вас немного узнала. И поняла, что вы не похожи на таких грубых типов, как Синглтон и прочие приспешники Кромвеля. Это меня удивляло. Послушайте, я всего лишь совершила акт правосудия. Пожалуйста, отпустите меня.

Я покачал головой.

— Не могу. Так или иначе, но вы совершили убийство. Я вынужден поместить вас под стражу.

— Сэр, — она продолжала с мольбой глядеть на меня, — если вы хотите узнать, как все было на самом деле, пожалуйста, выслушайте меня.

Мне следовало бы догадаться, что она намеренно тянет время, но я не стал ее перебивать. Дело касалось смерти Синглтона, загадки, которую я так долго пытался разгадать.

— Марк Смитон навещал родителей всякий раз, как только выпадала такая возможность. Из хора кардинала Уолси его перевели в придворные музыканты, и он оказался в личном распоряжении Анны Болейн. Бедный Марк, он так стыдился своего низкого происхождения. Но он не переставал посещать родителей. Если его голова помутилась от королевского великолепия, то в этом нет ничего удивительного. Оно совратило его так же, как вы собирались совратить Марка Поэра.

— Этого никогда не было и не будет. Вы должны были это понять.

— Марк брал меня с собой, чтобы показать, как снаружи выглядят большие дворцы, Гринвич и Уайтхолл. Но никогда не водил меня внутрь. Даже после того, как мы с ним стали любовниками. Он говорил, что мы можем встречаться только тайно. Но я и этим была вполне довольна. Однажды, когда я вернулась домой, закончив день в аптекарской лавке, у дома моего овдовевшего дядюшки толпилась группа солдат. Они кричали на него, пытаясь заставить его признаться, будто его сын сожительствовал с королевой. Когда я поняла, что происходит, то бросилась к Синглтону и ударила его с такой силой, что солдатам пришлось меня оттащить в сторону. — Она нахмурилась. — Тогда в первый раз я ощутила, какой гнев скрывается в моей душе. Меня оттолкнули в сторону, поэтому я не слышала, о чем они говорили с Джоном Смитоном. Но не думаю, что он рассказал им о наших с Марком отношениях. И вряд ли даже признался, что я доводилась Марку двоюродной сестрой. В противном случае они явились бы и ко мне, чтобы силой заставить меня замолчать. Мой бедный дядюшка умер спустя два дня после смерти Марка. Я была на суде. Видела страх в глазах судей. Вердикт, который они собирались вынести, не подлежал никакому сомнению. Опровергнуть его никто бы не смог. Я пыталась навестить Марка в Тауэре, но мне не разрешали. Наконец главный тюремный надзиратель сжалился надо мной и разрешил посетить Марка в день перед казнью. Он лежал в этом ужасном месте, закованный в цепи, в лохмотьях, в которые превратилась его дорогая одежда.

— Знаю. Джером мне об этом рассказывал.

— Когда Марка арестовали, Синглтон сказал ему, если он признается в прелюбодеянии с королевой, то милостью короля получит отсрочку наказания. Помнится, Марк говорил мне, что все время его не покидала надежда на то, что закон его защитит. Ведь он впервые был заключен под стражу и ничего плохого не совершал! — Она усмехнулась. — Английский закон — это пытка в подвале! Вот что у нас называется законом. Его пытали до тех пор, пока весь мир для него не превратился в один протяжный крик боли. В конце концов он подтвердил то, что ему вменяли в вину. За это ему подарили две недели жизни, а потом отрубили голову. Я видела это собственными глазами. Я смотрела на казнь из толпы. Последнее, что он увидел перед смертью, было мое лицо. Я ему это обещала. — Она покачала головой. — Сколько было крови! Она огромной струей ударила в воздух. При этом всегда бывает много крови.

— Да. Вы правы.

Я вспомнил, что Джером мне рассказывал о любовных отношениях Смитона со многими женщинами. Образ возлюбленного, который нарисовала мне Элис, был чересчур идеализирован, однако я не мог ей об этом сказать.

— А потом здесь появился Синглтон, — подсказал ей я.

— Можете себе представить, какие мной овладели чувства в тот день, когда я шла по монастырскому двору и увидела, как он говорит с помощником казначея! Я уже прослышала, что к аббату приехал какой-то эмиссар, но еще не знала, что это он.

— И вы решили его убить?