Нулевой том - Андрей Битов

С китайцами поссорились, и Лхаса отдалилась на дистанцию Пржевальского. Пришлось браться за перо.

Если не путешественниками и спортсменами, то скитальцами пришлось стать. Спорт тоже как текст и текст как спорт – тоже дубль.

Только текст – это личный рекорд, а не соревнование за первое место. Литература – это не профессия, а состояние текста. Состоялся – не состоялся… Текст – это то, чего не было, а потому есть всегда. Все, что не подходит под это определение, текстом еще не является. Время – беспощадный судья.

Все настоящие тексты – рекорды.

Спортсмен ли Стерн?

Стерн не спортсмен.

Есть абсолютные рекорды —

Сраженье с мельницею есть

Не то, что бить друг другу морды.

Пройдут века, пройдут народы,

И только собственная честь

Лишь после смерти входит в моду.

Сервантес левою рукой

Писал копье и рвался в бой.

В бою бессмертны только бредни,

И не дописан «Тристан Шенди».

(04.07.05)

Итак, интеллектуализм и свобода оказываются в основе эволюции спорта. (А соревнование лежит ли в основе завоевания свободы и развития интеллекта? – слишком расширяется тема… надо брать вес по силам.)

Когда я думаю о будущем спорта, то все чаще, что дисциплины спорта в XXI веке отойдут, доведя до человеческого предела сантиметры, секунды и килограммы, уступив пока что экзотическим и экстремальным – фристайлу и серфингу всякого рода: координации владения центром тяжести, то есть гармонической общей ловкости: свободе и красоте, то есть стилю. А то что такое: один бегает, другой прыгает, третий железки ворочает? Неестественный отбор. Выращиваются из людей кенгуру и медведи – зоопарк какой-то.

Возможности человека эксплуатируются и преувеличиваются – как операции на конвейере: один гайку крутит, другой гвоздь забивает… Молодым это уже не нравится. В спорте их начинает манить не карьера, а свобода.

На моих глазах отмирал жим, хоккей с мячом, отмирает ходьба… Марафонский бег и десятиборье сохраняются как дань античности. Зато возникает вдруг стрельба из лука.

Мы вступили в эпоху, когда уже виды спорта борются между собой: вольная борьба с классической, самбо с дзюдо, бокс с карате, косясь в сторону еще более редких единоборств. Идет разговор о введении в олимпийскую программу то тенниса, то гольфа, то бильярда, то бриджа.

Иногда мне нравится человек: он все-таки хочет подчинить себе порожденные им технологии, освободив их для себя. Спорт все-таки высвобождает возможности, а не закрепощает их.

Ибо на что мы смотрим и за что болеем? что со-переживаем?

Восхищаясь, мы не завидуем – вот урок! Еще Пушкин говорил: «Зависть – сестра соревнования, следственно, из хорошего роду».

«В чужой славе мы любим свой вклад…» – опять Пушкин.

За десятки лет повести из современных превратились в биографические. Я задумал было некий комментарий в конце: изложить, как дело было на самом деле.

Я попробовал. Разбежался… произошел заступ. Попытка не засчитана.

Забыл, что с детства ничего так не ненавидел, как изложения! «своими словами»… Это после-то Толстого и Чехова!

Свои уже были. Пусть даже мои.

Если подойти к соревнованию, например к бегу, с этологической точки зрения, то бежать первым – это убегать от, а бежать за – это догонять врага, то тогда перегонять – стремиться к добыче, то ли к туше, то ли к кушу (к медали).

Так в физ-ре, в лит-ре – иначе. В лит-ре каждый бежит свою дистанцию, призом которой может быть лишь последняя точка.

В физ-ре важно быть первым, в лит-ре – единственным.

Текст – тот же бег. Не сразу переходишь на шаг. Там опять чистая бумага. Дата.

С возрастом я наконец стал что-то понимать: кто такой не я. Разделил их на неленивых людей (не стану здесь определять) и серьезных пацанов (не стану говорить кто). Мол, эти две категории ничего с нами (спортсменами и писателями) общего не имеют. Мол, мы между ними, как зернышки меж жерновами (зато разделяем судьбу народа).

В результате я не знаю, что лучше или точнее, что что́ уподобляет себе или имитирует, или моделирует: литература – жизнь или жизнь – спорт, жизнь – литературу или спорт – жизнь?.. может, потому и искусство – спорт, что спорт – искусство?.. Так или иначе все это тянется за жизнью, которая сама по себе неизвестно что, если ее не выразить в чем-то меньшем, но более однородном.

Например, в собственной жизни.

Финиш, известно, один. Хорошо лечь грудью на ленточку первым. Хорошо доползти на четвереньках, но не сойти с дистанции. Утешительные заезды тоже неплохи: дорога́ не победа, а участие или, опять же, победила дружба. Возраст – это срок или дистанция?

Маразм и марафон – чем-то созвучны. Возраст – это тоже вид спорта. Не зазорно и в борозду упасть.

Результат – конечен. Что мы преодолеваем, достигая его? Чего мы достигаем, его преодолев? Только лишь права на новую попытку?.. вряд ли. Победа встает над нами, как рассвет следующего дня. Недаром же салют… И вот что окончательно непонятно: как такое страстное стремление к финишу может означать самое большое наполнение жизни и постоянное ее подтверждение?

Спорт остается загадкой, поэтому-то мы и болельщики.

А жизнь еще более непонятна, потому что мы в ней участники.

Каждый человек победитель, потому что жив.

Хорошо, если после тебя прозвучит чей-то возглас: а как бежал!

5 сентября 2005

«Первая книга автора» поставлена в начало тома лишь по хронологии написания, хотя «на всякий пожарный случай» в 1980 году из самых ранних текстов в условиях полного запрета на профессиональную деятельность после выхода «Пушкинского дома» в США. Первая моя книжка вышла в последнюю очередь, лишь в 1996 году у Ивана Лимбаха одновременно с «Оглашенными», четвертым измерением всей «Империи», накануне шестидесятилетия автора. Хотя отдельные рассказики «Первой книги» и проскочили раньше в зарубежных изданиях.

– Какое одиночество! – сказала ленинградский литературовед Тамара Хмельницкая, прочитав в рукописи пачку этих рассказиков. Это меня задело. Я не знал, что одиночество и есть дар, который разделяет автор со столь же одиноким читателем.

Первый сборник «Большой шар» вышел в ленинградском отделении издательства «Советский писатель» в 1963 году. Я еще не знал, что рассказ «Дверь», включенный в сборник, открывает вход в роман-пунктир «Улетающий Монахов». «Пятница, вечер» и «Чай» были исключены из состава сборника за мрачность.