Путь между - Надежда Ожигина

Пахнут теплые руки твои…

— Я вернусь, Илей! — прошептал Денхольм. — Я вернусь за тобой, девочка, обещаю!

Они вновь припустили по нахоженной любопытными горожанами тропе и через полчаса барабанили в дверь «Старого Пирата».

Трактир был погружен в полумрак, словно заранее надел траур. Безучастный ко всему дядюшка Тэй сидел прямо на полу в обнимку с пузатым бочонком. Открывший им дверь мальчишка забился в дальний угол и продолжил завывания…

Но первым, что бросилось в глаза королю, был посох. Некогда фиолетовый, а ныне красный от засохшей крови. Посох, жирной багряной чертой перечеркнувший серебристо-серую лютню и холщовую суму, заскорузлую от ссохшихся пятен.

— Кто это принес? — рявкнул Денхольм, вытаскивая в отсветы лунного света до смерти перепуганного мальца и приподнимая его над полом.

— Г-господин мой! — пропищал парнишка, вращая ополоумевшими глазами. — Тут такое было! Свет во всем доме разом погас! И порыв ветра, страшно сильный! Чуть дверь с петель не снес! А потом по полу тень чернющая метнулась! Я зажмурился, думал, мне конец, а когда глаз открыл — все уже сложено…

— С этим после. — Сердитый гном без особых усилий разлепил сведенные злой судорогой пальцы короля, и паренек шлепнулся на пол. — Давай, родимый, соберись с силами, железка некаленая, можешь, если охота, немного поохать, повздыхать, но в меру, слышишь?! Время поджимает! И рассказывай, помет мышиный, что на площади стряслось!

Санди протянул страдальцу кружку настойки. Трясущийся, как знаменитая ласторгская полынь под ветром, парень принял для храбрости, помолчал немного и открыл рот.

А Денхольм замер и напрягся, со странной смесью ужаса и восхищения досматривая в полумраке свой прерванный сон…

…Стоящий посередине площади старик с уродливым шрамом поперек морщинистого лица постарался улыбнуться как можно дружелюбнее, поднял глаза и, чтобы разрядить обстановку, протянул вперед руки открытыми ладонями вверх. Посох сиротливой фиолетовой змеей притаился у его ног…

Старик поднял глаза…

И рука его судорожно дернулась к горлу, тщетно пытаясь нащупать Талисман, Камень-Глаз, отданный Вечность назад беспутному щенку, не ценившему своего счастья!

Дернулась рука и упала.

И безвольный старик рухнул на колени, не в силах вырваться из прочной, жестокой хватки Пустоглазого…

Стражник расхохотался одним ртом, надменно вскидывая голову… И внезапно схватился за горло. Из судорожных всхлипов и хрипения те, что стояли неподалеку, смогли разобрать лишь странную фразу:

— Он — Проводник! Провод…

Глазами оторопевшего мальчишки король увидел, как…

…Пустоглазого стражника затрясло в лихорадке, и руки его покрылись ссадинами и язвами, и хлынула, заливая глаза, кровь из разбитой головы, и открылись раны в левом боку и чуть ниже бедра, и скрутила его странная хворь, выгибающая кости. Он постарел быстро, слишком быстро на безумное количество лет, а с обессиленного тела уже слезала отмороженная кожа, и лицо покрывали коросты, и все новые раны рассыпались щедрой волной по рукам, ногам, ломая, корежа и без того исковерканную душу…

Когда семь параллельных полос легли на грудь, раздирая рубаху, стражник закричал так, что толпа отшатнулась. Завыл подыхающим зверем и отвел глаза…

И в следующий миг, не давая опомниться, ударил посох, патриотично-фиолетовый посох незнакомого дерева, ударил, разбивая воспаленную глазницу…

Освобожденный старик стоял, готовый к бою, отведя импровизированное копье к самому уху… Старик?!

Высокий и статный, сухощавый воин лет семидесяти поднялся с колен вместо старого проводника. И в глазах его плескались волны злого зеленого пламени. В некогда бесцветных глазах горел огонь азарта предстоящей схватки…

Стражники опомнились и кинулись в бой. Странные стражники, старательно отводящие глаза. Вооруженные мечами и копьями шесть здоровых и сытых воинов, закованные в броню. Оставшиеся Пустоглазые…

В зрачках путавшегося под ногами ошеломленных невольных зрителей мальчишки стояли безумие и восторг. И в полумраке трактира король видел смертоносный вихрь, переплетение рук, ног и окровавленного посоха, и раз за разом падающих Служителей Той… И перед мысленным взором его вставали трупы Пустоглазых у гномьей сторожки. И у перевала Кайдана… И крутилась в голове одна, лишь одна запоздалая мысль: а кем же нужно быть, чтобы одним ударом заостренной палки пробивать черепа? чтобы отвести одновременный удар пяти мечей? чтобы несколько часов на леденящем ветру удерживать над пропастью двух не самых легких в мире людей? Приходил и ответ, еще более припозднившийся, чем вопрос. И странное понимание испуга прекрасной Йолланд при виде прославленного жениха, изуродованного страшным шрамом. И гулким набатом звенел голос Сердитого Гнома, в былые времена звавшегося лучшим бойцом Сторожек, но после драки у колодца ушедшего к оружейникам: «Ох, дурак ты, дурак всепрощающий!»

Когда рухнул замертво последний из семерых, проводник тяжело оперся на посох, отирая пот и позволяя себе минутную передышку. И в тот же момент на него накинули сеть…

Подоспевшие на выручку своим стражники не поверили глазам, когда вместо усталого воина захватили лишь грязную кровавую лужу. Готовый к бою незнакомец, схожий с Эй-Эйем лишь шрамом поперек лица, возник, как показалось, из ниоткуда на другом конце торговой площади, и толпа с громким нечленораздельным воплем отпрянула прочь.

Они долго стояли друг против друга: проводник, по обыкновению держащий свой посох у самого уха, и десяток стражников, торопливо прощающихся с жизнью.

Но внезапно бешеная зелень глаз Эйви-Эйви потухла и потемнела, отступая прочь.

Потому что на смену веселому воину, с грозным рыком крушащему попавшие под удар мясо и кости, встал Идущий Между. Встал и опустил свой страшный посох, безбоязненно заглядывая в глаза людям, готовым его убивать. Людям! Обыкновенным людям, которые могли не бояться за собственную жизнь. И подняли оружие.

И король подумал, что кто-то рассчитал очень правильно: выплеснувший на Пустоглазых всю накопленную боль проводник выдал свою истинную сущность. Ставка была слишком велика, и прибежавшие из дальних казарм безумные от гнева за смерть товарищей люди оказались как нельзя более кстати. Игра есть игра, кто станет считать мелкие фишки?

Он продержался, сколько хватило сил отбивать ожесточенные удары, сыпавшиеся со всех сторон. Он крутился взбесившимся флюгером, не позволяя вырваться на волю безудержной жажде убийства, некогда владевшей его душой, не пытаясь хоть немного уменьшить число своих противников, стараясь не причинять особого вреда. Он пропускал выпады, истекал кровью, но стоял до конца. Он бился не с людьми, со злой Судьбой за собственную жизнь…

А упивавшиеся мнимым могуществом и ловкостью стражники наседали все сильнее, не давая роздыху и места для маневра. И толпа стояла, будто каменный барельеф, молча стояла и смотрела, как умирает лучший воин Элроны. Это вам не Рорэдол, господа, это Ласторг! Здесь каждый сам за себя! И тщетно бился о гранит плотно сплетенных тел оказавшийся в первых рядах мальчишка, не в силах вырваться и позвать на помощь…