Атлас. История Па Солта - Люсинда Райли

такси в фавелу Росинья[42]. Водитель не хотел доставлять туристов в огромные городские трущобы, но я заверил его, что знаком с рисками.

– Посмотрите, – обратился он к нам через несколько минут. Водитель указал на гору Корковадо, где стояла знакомая белая статуя с широко раскинутыми руками, словно обнимавшая город. – Это наш Cristo Redentor. Наверное, вы раньше видели его на фотографиях.

– Да! – с улыбкой ответил я, глядя на светлую, элегантно очерченную скульптуру Ландовски, которая как будто парила среди облаков наподобие ангела. Хотя я видел статую вблизи в парижской мастерской, реальность была гораздо более захватывающей. Я посмотрел на небо, ставшее вечной обителью моего старого друга, и моя душа преисполнилась гордости и благоговения.

Пока мы поднимались в холмы, бетон и кирпич сменялись деревом и гофрированным металлом. По захламленным улицам текла подозрительная жидкость, и было похоже, что в большинстве жилищ нет даже элементарной канализации. После пятнадцатиминутной поездки – столько времени понадобилось, чтобы пышное великолепие превратилось в нищету, – изможденная женщина встретила нас перед детским приютом. Под глазами у нее залегли темные круги, а рубашка была покрыта пятнами разных оттенков и размера.

– Ребенок? – спросил она, когда мы подошли ближе. – Европа?

– Да… si, – ответил я.

Она кивнула и сделала паузу, чтобы окинуть нас взглядом. Явно удовлетворенная, она пригласила нас внутрь.

– Хорошо. Заходите.

Мы оказались в здании, похожем на большую коробку с бетонным полом и стенами. Все вокруг было сумрачным и обшарпанным; по правде говоря, это место напоминало тюрьму. Мы последовали за женщиной во вторую дверь, и я был шокирован зрелищем, открывшимся перед нами. Тридцать или сорок детей разного возраста ютились в единственной комнате. Сбивавшиеся с ног сотрудники пытались сохранять спокойствие посреди какофонии криков и плача. На мой взгляд, у большинства детей просто не было игрушек, на которые они могли бы отвлечься.

– Боже мой, – выдохнула Марина. – Бедные, бедные дети!

Пока мы шли по комнате, за нами следили десятки глаз. Стыдно сказать, но я старался не смотреть в глаза детям, опасаясь того, что мое сердце разорвется пополам. Прошло больше сорока лет с тех пор, как я бывал в сиротском приюте. Я наивно предполагал, что за это время условия содержания детей должны были улучшиться. Больше денег, больше возможностей, больше знаний… больше любви. Но к моей безмерной печали, условия в приюте Рио-де-Жанейро были еще хуже, чем в «Apprentis D’Auteuil» сорок лет назад.

Нас с Мариной отвели в отдельную комнату, где находилось около десяти младенцев. За ними присматривала женщина, которая старалась вовремя менять детские пеленки. Мы остановились возле кроватки в конце комнаты.

– Ваш ребенок, – сообщила женщина, которая встретила нас.

Мы с Мариной посмотрели на малышку. Меня изумила прядь темных волос на макушке девочки и огромные глаза, которые испуганно заморгали при виде двух незнакомых людей.

– Bonjour, здравствуй, малышка! – сказала Марина. – Или мне нужно сказать olá? Посмотрите на ее глаза, Атлас, какие они громадные! И так широко раскрыты для ее возраста.

– Она похожа на свою прабабушку, – искренне сказал я.

– Правда? Как замечательно.

Женщина указала на малышку, и Марина осторожно взяла ее на руки.

Мы вернулись обратно через переполненную детскую комнату. Перед самым выходом женщина хлопнула в ладоши, как будто что-то вспомнила.

– Un momento, por favor! – воскликнула она и убежала обратно. Ребенок захныкал, и вскоре недовольное мяуканье превратилось в полноценные рыдания.

– Шшш, тише, миленькая, – успокоила Марина. – Все будет хорошо, обещаю.

– Вам нужна бутылочка? – Я торопливо полез в кожаную сумку, переброшенную через плечо.

– У меня кружится голова, – призналась Марина. – Все от жары и от вида этих несчастных детей. Можете немного подержать малышку?

– Ох, я не уверен. Я много лет не держал на руках младенца…

– Очень просто, каждый с этим справится. Вот так… – Марина аккуратно передала мне ребенка. – Будьте осторожны с ее головкой; пусть она ляжет вам под локоть. Вот и все.

Марина быстро направилась к ржавому металлическому стулу в углу комнаты. Я посмотрел на малышку, которая открыла глаза. Подчинившись первобытному родительскому инстинкту, я принялся укачивать ее. К моему удивлению, девочка перестала плакать, и ее лицо сложилось в удовлетворенную гримасу.

– Ну вот, Атлас, у вас все получилось само собой. – Марина подмигнула мне, энергично обмахиваясь веером.

– Она очень красивая, – заметил я.

Женщина вернулась, держа в руке нечто похожее на подвеску. Она попыталась вручить ее мне, но я неловко уклонился, не зная, как высвободить руки. Марина мужественно поднялась на ноги и взяла предмет.

– Что это такое? – обратилась она ко мне. Я непонимающе посмотрел на женщину.

– Для ребенка, от матери, – сказала она.

– Теперь понимаю, – ответил я. – Спасибо… Obrigado.

Марина сунула подвеску в мой задний карман.

– Нам пора уходить. До свидания.

Женщина кивнула.

– Позаботьтесь о ней, пожалуйста. – Она сложила руки в умоляющем жесте.

Срок нашего пребывания в Рио быстро истекал, и до конца дня мы втроем снова оказались в салоне авиалайнера. Марина укачивала малышку, которая проспала у нее на руках почти всю вторую половину дня. Когда мы поднялись в небо над Бразилией, меня посетила мысль.

– Марина… Думаю, мы обязаны дать ей имя.

Она вздохнула и одарила меня усталой улыбкой.

– Я не знаю. Все произошло так быстро, что я даже не подумала об этом.

Примерно через полчаса полета, когда свет в салоне стал меркнуть, чтобы пассажиры могли поспать, девочка начала проявлять признаки беспокойства, скорее всего, из-за перепада давления. Я поерзал в кресле, ощутил подвеску в заднем кармане и достал ее.

Это на самом деле была поразительная вещь. Я осмотрел переливчатый центральный самоцвет, восхищаясь его голубоватым сиянием. Это почти наверняка был лунный камень. Такие камни обладали неким романтическим флером – во многом из-за названия – и ассоциировались с любовью и защитой. У меня подкатил комок к горлу при мысли о том, что Кристина оставила подвеску вместе с ребенком как связь с прошлым.

Несмотря на усердные попытки кормления, укачивания и напевания, предпринятые Мариной, крики ребенка становились все громче. Несмотря на свой опыт, Марина выглядела немного растерянной.

– Давайте я попробую? – предложил я.

– Пожалуйста, – ответила она.

Я встал, и Марина передала мне девочку.

– Иди сюда, малышка. Я тоже нервничал, когда в первый раз летал на самолете.

Я покинул салон первого класса и понес ее в заднюю часть самолета. К счастью, она положительно отреагировала на движение и перемену обстановки. Когда мы достигли служебного помещения, где стюардессы готовили кофе в тускло освещенной бортовой кухне, я остановился.

– Прошу прощения, я не хотел вас беспокоить.

– Ничего страшного, сэр, – ответила молодая блондинка. – Ах, только посмотрите