Завтра война - Александр Зорич

И направляюсь я в аккурат в зазор между поврежденным «Удалым» и «Яузой», оставляя «Балх» по другую сторону от яхты. Это в общем-то хорошо: есть вероятность, что за мной вышлют челнок с «Удалого». Вероятность, конечно, крошечная. Ведь на фрегате творится черт знает что – меня скорее всего просто не заметят.

Если меня не заметят…

Если проворонят…

Я буду захвачен полем тяготения Фелиции (я вообще-то уже им захвачен) и, долго ли, коротко ли, за два часа или за двадцать, войду в плотные слои атмосферы, где и сгорю без остатка.

И никто не узнает, где могилка моя.

Что же, по крайней мере ответственности никакой. Пока сидишь в пилотском кресле, воплощаешь собой страшную разрушительную силу. Порою от одного движения твоего пальца зависит успех или неудача целого сражения. А наедине с Черным Небом, ты – частное лицо. Будь хоть генералом, хоть адмиралом, хоть Председателем Совета Обороны (кто у нас там, кстати, председатель? а, велика важность…).

В положении частного лица есть свои преимущества.

Можно, например, спеть песенку.

Я спел. («Если завтра война, Если завтра в поход…» Тьфу.)

Еще можно помахать руками.

Помахал.

Фигу скрутить?

Ага.

Хер показать?

Показал. (На языке жестов, разумеется.)

Можно поговорить с Богом.

Я поговорил. Нет, я не обратился к Нему с канонической молитвой. Просто поговорил, в вольной форме. Мол, претензий не имею. Понимаю: время пришло. И все-таки нельзя ли стрелочку чуть-чуть назад подвинуть – на часах, которые мое время показывают?

Главный вопрос я задал, но ответа не расслышал. Что бы еще сделать?

Можно составить устное завещание.

Составил.

«А все мои активы, равно как и движимое имущество, оставляю сестре Полине. Хоть она и не пишет мне уже четыре года, а папаню нашего Ричарда, кажется, и вовсе в сердце своем похоронила. Но все-таки, уверен, что мои скромные сбережения в ее руках послужат благородному делу развития нашей передовой биологической науки.

А если я их папане завещаю, так он их просто пропьет. Прямо на моих поминках.

Дата. Подпись».

Устное письмо Иссе?

Что ж, пожалуй.

«Дорогая Исса! Должен честно признаться, не ожидал, что выпадет свободная минутка в таком месте в такое время. Однако же поверь: у меня это первая свободная минутка с начала войны».

Тут я застопорился. Ну и? «И несмотря на все это, я люблю тебя»?

В этом я не был уверен.

«И несмотря на все это, я люблю не тебя. А Риши.» (Хи-хи.)

Но и в этом уверенности не было.

«И поэтому я ненавижу вас обеих, и весь ваш клонский муравейник, и все ваши…»

Иэ-э-эх. Ненависти к клонам я не испытывал. Вот в чем вся загвоздка.

Почему не испытывал? А вот вам сказочка, как выразился бы Кожемякин.

В перерыве между учебными полетами на «Дюрандалях» Белоконь проводил с нами воспитательные беседы. На одну и ту же тему: «Убивай клонов – душегубов, насильников, детоубийц». В подкрепление своих слов Белоконь прокрутил однажды отрывок из клонской пропагандистской передачи, которую добыла для наших пресс-офицеров служба радиотехнической разведки.

В передаче этой, под непрерывные фанфары и грохот литавр, рассказывалось о недавних боях за Махаон.

Всё целиком нам, конечно, показывать не стали (полагаю, чтобы не смущать нас видом богатейших трофеев, захваченных клонами). Белоконь остановился на главном (с его точки зрения): звериной жестокости конкордианский военщины.

Что же там случилось, на Махаоне? На Махаоне клоны показательно уничтожили целый город. Полностью стерли с лица планеты, под чистую.

Город назывался Кирта и мирного населения там было аж триста тысяч. По колониальным меркам – много.

Клоны со свойственным им видеогурманством смаковали разрушение Кирты кадр за кадром. Воздушная армада приближается… Разворачивается широким фронтом… Сбрасывает планирующие кассеты… Кассеты раскрываются… Один квартал в море огня… Два квартала в море огня… Десять кварталов в море огня… Такой ракурс, сякой ракурс… Горящие заводы… Больницы… Детские сады…

Правда, кое-что меня сразу удивило: почему на улицах не видно людей? ладно, допустим люди слишком маленькие, в дыму-огне не разберешь… но где транспорт? машины-то бывают довольно большие… особенно пожарные.

Мы, конечно, распсиховались не на шутку. «Гады! Это сколько же людей ни за что положили?! Выродки! Слова для них еще не придумано!»

Белоконь счел свою миссию выполненной и напутствовал нас в том духе, что клоны своими преступлениями сами поставили себя по ту сторону добра и зла, а потому нечего с ними церемониться: повесим последнего пехлевана на кишках последнего заотара!

И хорошо. Да вот Готовцев все испортил.

Накануне рейда он собрал эскадрилью якобы для последней проверки боеготовности. И рассказал нам о том, что пресс-центр вооруженных сил вынес за скобки и о чем Белоконь, скромный старший лейтенант, знать не мог. А он, Готовцев, знал, потому что ему в Городе Полковников о Кирте рассказал… ну разумеется, один знакомый полковник!

Во время боев за Махаон расквартированный под Киртой танковый полк не нашел ничего лучше, как занять прямо в городе круговую оборону. В самом деле: оборону в городе держать сподручнее, чем в чистом поле.

У танков почти не оставалось топлива, а взять его было негде. Все знают, что современное танковое топливо применяется только в современных танках – и нигде больше.

Мэр Кирты намекнул командиру полка, что на последних литрах этой дефицитной жидкости военным лучше бы из города убраться, а то ведь во время боев погибнет куча гражданских.

Танкист наорал на мэра и порекомендовал всем способным держать оружие гражданам Кирты срочно записаться в ополчение. Дескать, война – дело всенародное. Мэр заметил, что война – дело в первую очередь профессиональное. И что ополченцы с кухонными ножами и самодельными гранатами много не навоюют. На том и разошлись.

На следующий день Кирту плотно окружила дивизия клонов. Что, при наличии у агрессора абсолютного превосходства в воздухе, делало положение наших танкистов совершенно безнадежным. Но вместо того, чтобы начать террористические бомбежки и ракетные обстрелы, конкордианцы вступили в переговоры и предложили почетную сдачу в плен.

Командир полка отказался.

Тогда конкордианцы потребовали того же самого, что и мэр: выезжай из города, сразимся в чистом поле!

Командир полка снова отказался. Ясное дело: обороняться приятнее, чем наступать против такой силищи!