История Русской армии. Том 2. От реформ Александра III до Первой мировой войны, 1881–1917 - Антон Антонович Керсновский

оказался способным на него. Алексеев не умел мыслить иначе, чем по раз навсегда с академии еще усвоенному шаблону. О других и говорить нечего.

Генералу Брусилову удалось то, что до сих пор не удавалось ни одному вождю союзных армий — прорыв неприятельского фронта в стратегическом масштабе. Брусилова обвиняют в том, что, произведя прорыв, он не сумел его использовать. Обвинение это ни на чем не основано. Использовать прорыв было делом не главнокомандующего Юго-Западным фронтом (которому было указано только демонстрировать), а Ставки. Ставка же оказалась совершенно неспособной принять полководческое решение и упустила все представлявшиеся возможности.

Упрек генералу Брусилову может бросить не стратег, а тактик. Этот кавалерист не нашел кавалерии… Превосходная конница Юго-Западного фронта осталась неиспользованной. Из 13 дивизий была использована лишь одна (9-я у Порхова) — и как раз на труднейшем участке. В какой триумф превратилась бы наша победа, кинься IV и V конные корпуса — 20 тысяч шашек (и каких шашек!) — преследовать наголову разбитого врага под Луцком. И уцелел бы из разгромленной армии Пфланцера хоть один человек, если бы вместо одного Текинского полка ее стал бы рубить весь III конный корпус графа Келлера?

Семь кавалерийских дивизий на правом крыле фронта сидели по брюхо коня в болоте, три на левом крыле двинуты были в горы… А за уходившими неприятельскими батареями гналась горсточка наших конноартиллеристов!

Нашей победе не хватило крыльев.

Из командовавших армиями на первое место следует поставить генерала Гурко. К сожалению, он явился на Волынь слишком поздно. Волевой, энергичный и умный начальник, он много требовал от войск и командиров, но много и давал им взамен. Его приказы и наставления — краткие, ясные, проникнутые наступательным духом, ставили войска в наилучшее положение при сложившейся исключительно тяжелой и невыгодной для наступления обстановке. Возглавь Гурко Луцкий прорыв, трудно сказать, где остановились бы победоносные полки 8-й армии, и остановились бы они вообще.

Командование армией явно превысило способности генерала Безобразова, сорвавшего своей «методикой» Первое Ковельское сражение. Немногим лучше был генерал Каледин, как-то неуверенно чувствовавший себя во главе армии, сомневавшийся в своих силах, не веривший в победу, нуждавшийся в постоянном подбадривании.

В действиях генерала Сахарова в начале наступления сказывалась нервность и плохое понимание стратегической обстановки. Однако в последовавший период он выровнялся и действовал отлично. Вполне на своем месте был генерал Щербачев, армия которого между тем была поставлена в самые невыгодные стратегические и тактические условия. И превосходен был железный Лечицкий, давший нам Буковину, истребивший австрийцев и заставивший германского противника пожалеть о верденском пекле.

Разгром Румынии

Победы армий генерала Брусилова имели последствием выступление на стороне Согласия Румынии, решившей, что настал час поспешить на помощь победителю. Раньше, чем объявить войну, бухарестское правительство запродало Центральным державам все запасы хлеба и нефти в стране по весьма дорогой цене, рассчитывая все получить затем даром от России.

Эта коммерческая операция по «реализации урожая 1916 года» потребовала времени, и Румыния объявила войну Австро-Венгрии лишь 14 августа, когда Брусиловское наступление уже закончилось. Выступи она на шесть недель раньше — в момент луцкой победы Каледина и доброноуцкого триумфа Лечицкого, — положение австро-германских армий из критического стало бы катастрофическим, и при умелом использовании румынских возможностей нам удалось бы вывести из строя Австро-Венгрию. Но удобный момент был безвозвратно пропущен, и выступление Румынии в августе совершенно не имело того эффекта, который оно могло бы иметь в конце мая — начале июня.

К выступлению Румынию особенно энергично побуждала Франция. Генералу Жоффру важно было оттянуть как можно больше германских дивизий с Западного театра. Россия относилась к румынскому вмешательству гораздо более сдержанно. Как это ни кажется невероятным, но руководители нашей стратегии в лице генерала Алексеева совершенно не заметили огромного преимущества Румынского театра войны. Наступлением из Молдавии на северо-восток можно было поймать в мешок VII и Ш австро-венгерские армии, перехватив у них в тылу немногочисленные карпатские проходы и взяв во фланг все неприятельское расположение к югу от Припяти.

Этот полководческий маневр был начертан на карте. Его страшились Гинденбург и Конрад. Но его совершенно не замечал злополучный Алексеев. Никогда еще отсутствие у него творческой интуиции не сказалось с такой трагической очевидностью, как в августовские дни 1916 года! Сама судьба протягивала ему ключ к победе, и он его не взял — и даже не заметил.

Наша Ставка желала видеть одну лишь обратную сторону медали — неудобства и невыгоды выступления Румынии, выражавшиеся главным образом в опасности растяжения до Черного моря и без того огромного фронта от Риги до Кирлибабы.

Видя, что его возражения совершенно не принимаются к сведению волевым полководцем Жоффром, генерал Алексеев занял странную, обиженно индифферентную позицию, словно подчеркивая, что раз с ним не желают считаться, то он, в свою очередь, не желает считаться с создавшейся вопреки его уговорам и представлениям обстановкой и попросту игнорирует навязанного ему союзника. Впрочем, вполне игнорировать румын не пришлось. Волей-неволей надо было определить с ними «modus vivendi» — заключить военную конвенцию. Это состоялось 4 августа — за 10 дней до выступления Румынии.

Поддерживаемая Францией Румыния вначале пожелала отправки 250-тысячной вспомогательной русской армии на Балканы. Алексеев, еще в феврале мечтавший о походе туда 16 корпусами, в августе категорически отвергнул это румынское «домогательство». Он обещал 50 тысяч, но затем пожалел и их и послал всего 30 тысяч. Жалуясь на нелояльность к нам наших союзников, генерал Алексеев в отношении новых союзников сам допустил нелояльность.

Конвенция 4 августа оставляла открытым самый важный вопрос: согласование действий союзных русско-румынских армий. Нам надо было сговориться с румынами относительно их главного операционного направления, которое нам надлежало указать в Молдавские Карпаты — в непосредственном соседстве с 9-й армией генерала Лечицкого и в обход правого фланга всего австро-германского расположения.

Но наша Ставка отстранилась от всякого участия в разработке этого вопроса капитальной важности. Она словно подчеркивала, что это ее не интересует и ее не касается.

Предоставленные собственным силам румыны распорядились ими как нельзя хуже. Они положили заслониться на юге от Болгарии, а наступать на севере в Трансильванию.

В их мобилизованной армии считалось 564 000 человек, составивших 23 пехотные и 2 кавалерийские дивизии. Они направили 5 дивизий на Дунай, образовав из них 3-ю армию генерала Аслана; 7 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии оставили внутри страны в качестве «стратегического резерва», а остальные 11 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии развернули в ниточку на огромном, почти тысячеверстном, фронте от Дорна-Ватры до Железных Ворот. Это