Прусская невеста - Юрий Васильевич Буйда

длину, и этого запаса многим хватало надолго. Человек, который выкуривал в день пачку «Примы» за четырнадцать копеек, выгадывал на отходах тридцать-сорок рублей в год – немалые деньги для того, кто зарабатывал около сотни в месяц. На книгах же ничего выгадать было нельзя – в городской и фабричной библиотеках их выдавали бесплатно. Разницу между земным и небесным, между пользой и баловством жители городка понимали с детства.

Дома у нас книг было мало, а те, что были – вроде «Обломова» или стихов Ду Фу – меня, понятно, не интересовали. Единственной нашей книгой, которая вызывала у меня неизменный восторг, были «Три мушкетера» без обложки, начинавшиеся с семнадцатой страницы. А вот у соседей можно было разжиться «Библиотекой фантастики и приключений», жемчужиной которой был, конечно, Эдгар По с «Золотым жуком» и «Убийством на улице Морг» и Дюма с романом «Сорок пять».

В фабричной библиотеке я боялся просить у старухи Парамоновой книги, но иногда она сама совала мне Жюля Верна или Станюковича, записывая их в формуляр отца. Фенимор Купер и Майн Рид всегда были «на руках», и впервые я прочел их в университете, когда надо было сдавать зачет по романтизму, так что оценить по достоинству новизну «Последнего из могикан» или «Всадника без головы» я уже не мог физиологически…

Позднее я узнал, что старуха Парамонова потчевала меня книгами из сострадания: я был единственным ребенком в городке, который носил очки.

Прогрессирующая близорукость на фоне общей физической слабости побудила врачей назначить мне по тридцать уколов алоэ, фибса и витамина Б. Девяносто уколов. И это летом! Каждое утро я должен был рано вставать и тащиться в поликлинику, стоявшую на другом краю широкой низины, в центре которой был устроен стадион. Я всегда оказывался последним в очереди из рыхлых толстух, которые подробно рассказывали друг дружке о своих болезнях, а когда им становилось скучно, начинали расспрашивать, чем таким я болен, что ношу очки, и какие уколы мне назначили. Тон у них при этом был такой, что мне слышалось: «Чем ты провинился, что тебя наказали очками?» Наконец процедурная сестра тетя Лида звала меня, ставила уколы и отпускала на волю.

Из узкого высокого здания поликлиники я выходил во двор, на другой стороне которого громоздилось массивное двухэтажное здание под черепичной крышей. Первый этаж этого здания занимали почта, междугородний телефон, милиция, сберкасса, а на втором располагалась городская библиотека.

Вот туда, в эту библиотеку, я однажды после поликлиники и отправился – скорее из любопытства, чем из любви к книгам.

Туда многие ходили именно из любопытства, чтобы поглазеть на двух красавиц – черненькую Катю Недзвецкую и беленькую Нину Кудряшову, которые работали в библиотеке и испытывали друг к дружке ненависть почти библейскую.

За год до моего первого появления в городской библиотеке наш городок был потрясен страшным преступлением. Вацлав Недзвецкий на глазах у всех убил Ивана Кудряшова. Это случилось после торжественного собрания, посвященного Первомаю. Катя Недзвецкая, как всегда, под бурные аплодисменты мужчин продемонстрировала залу свои прекрасные ножки и чистенькие трусы, раскланялась и уж было собралась уходить за кулису, как вдруг Иван Кудряшов подбежал к сцене и бросил к Катиным ногам огромный букет цветов. Зал замер. Такого в городке не бывало никогда. Чтобы мужчина подарил цветы взрослой женщине, не жене и не учительнице его детей, а чужой женщине, пусть даже жене друга, да еще на глазах у всех, – нет, такого никто не ожидал. На Ивана смотрели как на Гагарина или Гитлера, а на опозоренную Катю и вовсе старались не смотреть.

После буфета, приняв по сто пятьдесят, Вацлав Недзвецкий и Иван Кудряшов вышли во двор, потом спустились к дамбе, где внезапно между ними началась драка. Недзвецкий вдруг выхватил нож и ударил Кудряшова в живот, потом в грудь, потом опять в живот и снова в грудь. Все произошло так быстро, что кричать люди начали только после того, как тело Ивана, скатившегося с дамбы, замерло на берегу у воды.

Участковый Леша Леонтьев забрал у Недзвецкого нож, осмотрел труп, при помощи добровольцев погрузил тело Кудряшова в мотоциклетную коляску и поехал в больницу. Мотоцикл медленно полз по улице, люди стояли на тротуарах, Иван в белой рубашке, заляпанной кровью, сидел в коляске, свесив голову набок, а убийца бежал за ними, размахивая левой рукой и пряча правую – страшную, окровавленную.

Суд приговорил Вацлава Недзвецкого к пятнадцати годам тюрьмы, Ивана Кудряшова похоронили.

Когда-то Кудряшовы и Недзвецкие были лучшими друзьями. Жили в одном доме, вместе ходили в кино и по грибы, вместе по выходным выпивали на берегу реки. Огромный Вацлав Недзвецкий был начальником цеха на бумажной фабрике, а жилистый Иван Кудряшов – электриком и чемпионом фабрики по шахматам. Женились они в один день на подругах, выпускницах культпросветучилища. Катя Недзвецкая, в которой смешались крови русские и кабардинские, была худенькой, остроносенькой, бойкой, вспыльчивой, а Нина Кудряшова – белокурой, курносой, полноватой, круглолицей, и характер у нее был мирный, мягкий. Их дети – Игорь Недзвецкий и сестры-близняшки Оля и Таня Кудряшовы – вместе ходили в садик, вместе пошли и в школу.

Когда и при каких обстоятельствах дружеские отношения Ивана Кудряшова и Кати Недзвецкой переросли в любовные и было ли это на самом деле, никто, конечно, так и не узнал. Но после того как обе женщины лишились мужей, между ними началась война, которая не доходила разве что до рукоприкладства. Если раньше их дружбу можно было намазывать на хлеб, то теперь их ненавистью можно было опоить всех врагов коммунизма. Они поставили высокий забор на общем огороде, повесили занавеску на общей кухне и изрезали все общие фотографии в семейных альбомах.

Люди приходили в городскую библиотеку, чтобы потом рассказывать соседям о том, как Нина посмотрела на Катю и что та прошипела в ответ.

Вскоре Катя и Нина надели мини-юбки – первыми среди взрослых женщин в нашем городке. Мужчины сразу откликнулись на этот сигнал. Вдовец Веденеев являлся сюда почти каждый день и не скрывал интереса к овдовевшей Нине. А это злило Катю, которая была соломенной вдовой и не могла себе позволить отношений с мужчинами: при живом муже она словно вышла замуж за безжалостное общественное мнение городка, следившего за каждым ее шагом.

Но жизнь соседей интересовала меня – а было мне тогда, кажется, двенадцать – гораздо меньше, чем судьбы вымышленных персонажей, и в библиотеку я пришел, конечно, за приключениями.

Входная дверь уперлась в круглую железную печь, я переступил высокий порог и оказался