Система экономических противоречий, или философия нищеты. Том 1 - Пьер Жозеф Прудон

Я советую перечитать «Эмиля» и «Общественный договор»[245] тем, кто в рамках веры клеветников и плагиаторов воображает, что Руссо создал свой тезис лишь из стремления к уникальности. Этот замечательный диалектик был приведен к отрицанию общества с точки зрения справедливости, несмотря на то, что он был вынужден признать это необходимым; точно так же, как мы, верящие в неопределенный прогресс, не перестаем отрицать как нормальное и окончательное нынешнее состояние общества. Только в то время, как Руссо посредством политической комбинации и системы воспитания стремился приблизить человека к тому, что он называл природой, и которое было для него идеалом общества; мы, получившие образование в более глубокой школе, говорим, что задача общества — постоянно разрешать свои антиномии, о чем Руссо не мог и помыслить. Таким образом, со стороны ныне заброшенной системы «Общественного договора», и что касается только критики, социализм, что бы он ни говорил, все еще находится в том же положении, что и Руссо, вынужденный непрестанно реформировать общество, то есть постоянно отрицать его.

Руссо, одним словом, лишь в общей и безапелляционной манере заявил о том, что социалисты повторяют в деталях и в каждый момент прогресса: знать, что общественный порядок несовершенен и что чего-то в нем всегда не хватает. Ошибки Руссо нет, не может быть в этом отрицании общества: она состоит, как мы это покажем, в том, что он не умел следовать своей аргументации до конца и отрицать одновременно и общество, и человека, и Бога.

Во всяком случае, теория невиновности человека, соотносимая с теорией разложения общества, в конечном счете возобладала. Подавляющее большинство социализма, Сен-Симон, Оуэн, Фурье и их последователи; коммунисты, демократы, прогрессисты всех мастей торжественно отвергали христианский миф о грехопадении человека, чтобы подменить его системой грехопадения общества. И поскольку большинство этих сектантов, несмотря на свою вопиющую безбожность были все еще слишком религиозны, слишком набожны, чтобы завершить работу Жан-Жака и возложить на Бога ответственность за зло, они нашли способ вывести из предположения Бога догму о прирожденной человеческой доброте и начали еще более красочно выступать против общества.

Руссо лишь в общей и безапелляционной манере заявил о том, что социалисты повторяют в деталях и в каждый момент прогресса, — знать, что общественный порядок несовершенен, и что чего-то в нем всегда не хватает

На репродукции: Жан-Жак Руссо (1712–1778 гг.), философ

Теоретические и практические последствия этой реакции заключались в том, что зло, то есть эффект внутренней и внешней борьбы, будучи само по себе ненормальным и преходящим, исправительные и репрессивные учреждения также преходящи; что в человеке нет порока, но среда, в которой он живет, развратила его наклонности; что цивилизация ошиблась в своих тенденциях; что принуждение безнравственно, что наши страсти святы; что наслаждение свято, и его следует искать как саму добродетель, потому что Бог, который заставляет нас желать его, свят. И женщины, пришедшие на помощь краснобайству философов, обрушили поток антирестриктивных протестов, quasi de vulvâ erumpens (извергся из чрева), чтобы служить мне сравнением Святого Писания, на потрясенную публику.

Сочинения этой школы предаются своему евангельскому стилю, ипохондрическому теизму, как и их ребус — диалектике.

«Мы обвиняем, — говорит г-н Луи Блан, — почти во всех наших видах зла человеческую природу; надо бы обвинить в этом порок социальных институтов. Оглянитесь вокруг себя: что за неуместные и СЛЕДОВАТЕЛЬНО порочные способности? Сколько беспокойных действий, не нашедших своей законной и естественной цели! Мы заставляем наши страсти проходить через нечистую среду; они изменяются в ней: что в этом удивительного? Поместите здорового человека в зловонную атмосферу, он будет дышать смертью… Цивилизация пошла по ложному пути…; и сказать, что иначе и быть не может, — значит потерять право говорить о справедливости, морали, прогрессе; значит потерять право говорить о Боге. Провидение исчезает, чтобы освободить место для грубейшего фатализма». В «Организации труда» г-на Блана, которую я с пристрастием цитирую, имя Бога встречается сорок раз, и всегда — чтобы ни о чем не сказать, потому что в моих глазах он лучше других представляет передовое демократическое мнение, и мне нравится делать ему честь, опровергая его.

Таким образом, в то время как социализм, которому помогает крайняя демократия, обожествляет человека, отрицая догму грехопадения, и, следовательно, свергает Бога, который теперь бесполезен в виду совершенства своего творения; этот же социализм, по трусости духа, возвращается к утверждению Провидения, и это в тот самый момент, когда он отрицает провиденциальный авторитет истории.

И поскольку ничто среди людей не имеет таких шансов на успех, как противоречие, идея религии удовольствия, обновленная Эпикуром во время затмения общественного разума, была использована для воодушевления национального гения; именно этим отличают новых теистов от католиков, против которых первые выступали в течение двух лет только из фанатичного соперничества. Сегодня модно говорить по любому поводу о Боге и выступать против папы, призывать Провидение и высмеивать Церковь. Слава Богу, мы больше не атеисты, — сказала однажды Реформа; тем более, — могла бы она добавить невзначай, — что мы не христиане. Каждый, кто держит перо, дал себе слово увлечь народ; и первая статья новой веры заключается в том, что бесконечно добрый Бог сотворил человека таким же добрым, как он сам; что не мешает человеку на глазах Бога делать себя злым в отвратительном обществе.

Однако, несмотря на эти проявления, скажем даже на эти склонности религии, это чувствительно, что ссора между социализмом и христианской традицией, между человеком и обществом должна закончиться отрицанием Божественности. Общественный разум не отличается для нас от абсолютного разума, который есть не кто иной, как сам Бог, и отрицать общество на его предыдущих этапах — значит отрицать Провидение, значит отрицать Бога.

Итак, мы находимся между двумя отрицаниями, двумя противоречивыми утверждениями: одно, которое голосом древности, ставящим общество и Бога, которого оно представляет, относится к человеку только по принципу зла; другое, которое, протестуя от имени свободного, умного и прогрессивного человека, отвергает социальную немощь и, следовательно, творческий и вдохновляющий гений общества, все потрясения Вселенной.

Однако, поскольку аномалии общественного порядка и угнетение индивидуальных свобод проистекают прежде всего из игры экономических противоречий, мы должны искать, учитывая данные, которые мы выявили:

1. Является ли фатальность, сфера которой окружает нас, для нашей свободы настолько властной и необходимой, что нарушения закона, совершенные под империей антиномий, перестают быть значимыми? И, если нет, откуда эта вина, свойственная человеку?

2. Не потерпело ли неудачу с обществом во время опасности гипотетическое существо, прекрасное, всемогущее, мудрейшее, которому вера приписывает высокую направленность человеческих беспокойств? И, если это так, объясните эту