Россия и ее империя. 1450–1801 - Нэнси Шилдс Коллманн

Рис. 13.10. Очаровательный дворец Екатериненталь, построенный Петром I для своей супруги Екатерины близ Ревеля (современный Таллинн) – образец сдержанного барокко. Фото Джека Коллманна

Наиболее выдающиеся общественные здания, построенные русским властями, появились ближе к концу столетия, совпав по времени с реформами, направленными на русификацию Эстляндии и Лифляндии – введение губернского деления, как в остальной России, распространение на Прибалтику жалованных грамот дворянству и городам. Частью программы обновления городов в духе классицизма стала перестройка рижских укреплений, откуда осуществлялось управление краем, под руководством лифляндского губернского архитектора П. Бокка, назначенного Петербургом (1781–1785). Была создана новая площадь, с одной стороны которой вырос грандиозный Петропавловский собор в стиле русского классицизма. В Ревеле для нового губернаторского дворца выбрали стиль сдержанного барокко – предшественник классицизма, который стал господствующим в последующие несколько десятилетий.

Имперская архитектура в Киеве также выглядела «приглушенной», хотя в этом столетии имперское присутствие России здесь было более ощутимым, чем в Прибалтике. После измены Мазепы (1709) Петр I сровнял с землей казацкую столицу Батурин и построил крепость в Киеве – на следующие 100 лет прилегавшее к крепости предместье Печерск сделалось для России административным и военным центром. Возводимые русскими властями здания в архитектурном отношении перекликались с теми, что строили для себя богатые монастыри, состоятельные горожане и представители казацкой элиты: в течение всего XVIII века речь шла о различных вариантах барокко. Надвратная Троицкая церковь Киево-Печерской лавры (1722–1729) отличается вычурным барочным орнаментом, однако в середине столетия монастырские постройки (колокольни, храмы) стали отличаться более строгой, но все еще достаточно декоративной отделкой. Елизаветинский придворный архитектор Бартоломео Растрелли построил в Киеве императорский дворец в стиле сдержанного барокко (1755). Ратуша на Подоле (1690-е годы) была выполнена в стиле рококо, Растрелли же возвел в этом районе Андреевскую церковь с элементами декоративного петербургского барокко, упорядоченного, но при этом энергичного благодаря ярко-голубому цвету, четким пилястрам и позолоченным орнаментальным деталям (рис. 13.11). Похожие пилястры и отделка были применены при перестройке колокольни Софийского собора в Старом городе (1788). Если говорить о загородных постройках, следует упомянуть неоклассический дворец в Батурине, заказанный Кириллом Разумовским, типичным представителем высшей имперской знати, Чарльзу Камерону, прославившемуся постройками в палладианском духе под Петербургом. В области архитектуры между Киевом и остальной Россией шло оживленное взаимодействие: петербургский архитектор И. Шедель вел здесь строительство, украинские мастера работали над украшением церквей в Петербурге, Смоленске и Москве – благодаря им в храмах появлялись красочные иконы и резные иконостасы. Следствием этого культурного обмена было то, что сооружения, призванные символизировать имперскую мощь России, так и не стали доминирующими в ландшафте Киева.

Рис. 13.11. Воплощением петербургского имперского барокко стала изящная Андреевская церковь в Киеве (Бартоломео Растрелли, 1747–1754). Фото Джека Коллманна

После захвата Крыма (1783) литературные и художественные круги сделали его своего рода холстом, на котором они изображали свое видение империи. Для Екатерины и ее идеологов – фактического хозяина новоприобретенных южных земель Потемкина, одописцев, других поэтов – Крым был сразу всем: райский сад, изобилующий плодовыми деревьями и виноградниками, экзотическое восточное место отдыха, прекрасное и расслабляющее, свидетельство этнического многообразия России, связь с античной «цивилизацией» благодаря присутствию величественных греческих и римских руин (многие географические объекты на полуострове к тому же получили греческие названия), малообжитый край с горными видами и нецивилизованным татарским населением, исповедующим ислам. Все это находило выражение в политическом дискурсе и зрительных образах.

Как предполагает Андреас Шёнле, на сложность и неоднозначность представлений Екатерины о Крыме указывает ее прославленная поездка по Новороссии и Крыму (1787), преследовавшая как политические, так и культурные цели. Основывая новые порты и города, Екатерина торжественно отмечала тем самым присоединение к империи стратегически важных территорий и поражение, нанесенное Турции. Кроме того, ей хотелось произвести впечатление на европейскую публику – в то время она вела горячие споры с французскими литераторами относительно того, является ли Россия нецивилизованной страной, где царит деспотизм, или нет. (В 1770 году она опубликовала – на французском языке – опровержение хлесткой критики в адрес России, высказанной совершившим путешествие в Сибирь ученым Жан-Батистом Шаппом д’Отрошем.) Для сопровождавших императрицу знатных европейцев (австрийский император Иосиф II, путешествовавший инкогнито, французский граф Луи-Филипп де Сегюр и другие) Екатерина и Потемкин устраивали представления, демонстрировавшие давние связи России с греческой цивилизацией через посредство Византии (что позволяло отвергнуть утверждения французов о превосходстве их «цивилизации») и военные парады с участием представителей проживавших в империи народов: казаки, татары, калмыки, башкиры изображались живущими в согласии между собой и цивилизованными.

Осуществляя строительство в Крыму, и Екатерина, и Потемкин видели основным мотивом сад. Многозначный символ, сад мог означать Эдем и, следовательно, высшее благословение, отсылать к такому пространству, где подданные могут быть свободны, либо к такому, где они могут подвергнуться контролю и целенаправленному изменению. Для Екатерины Крым был садом, демонстрирующим изобилие природы (там следовало насадить фруктовые деревья, разбить парки), и ландшафтом, свидетельствующим об этническом многообразии ее страны. Богатую культурную среду Крыма следовало беречь. Общественные здания, принадлежавшие мусульманам, не сносились в открытую, хотя многие были разрушены до 1783 года, в ходе жестокой завоевательной кампании, после чего руины послужили источником строительных материалов. И напротив, российские монархи выявляли и сохраняли здания, имевшие значение с исторической точки зрения или важные для местных общин – христианских, мусульманских, греческих, армянских и других.

Имперское «клеймо» было особенно заметно на двух крупнейших крымских стройках того времени. На месте рыбацкой деревни начал возводиться порт Севастополь со зданиями в европейском стиле. Работа по созданию новой столицы – Симферополя – на месте оживленного татарского города с ханским дворцом имела меньше успеха. Согласно плану, Симферополь должен был получить упорядоченную неоклассическую планировку, с центральной площадью и кафедральным собором, но татарские кварталы остались в прежнем виде. Город оказался разделен надвое – на русскую и туземную части. В первой появились православные церкви классического облика, административные здания, радиальные улицы, соединявшие центральные площади с районами жилой застройки, запроектированной по европейскому образцу. В татарской части сохранялись извилистые улицы, окруженные стенами городские усадьбы, центром которых являлся внутренний двор, мечети традиционного вида, бойкие рынки. Как отмечает Келли О’Нил, мечеть Кебир «господствовала в визуальном ландшафте города» до 1830-х годов, когда был сооружен массивный собор Александра Невского с его строгими классическими линиями. Бахчисарай, религиозный и политический центр татар, нисколько не утратил своего восточного блеска и еще долго оставался сердцем татарского Крыма.

В целом имперское воображаемое на протяжении XVIII века выглядело более сложным, чем в московский период.