Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев

И настойчивые попытки Грасси выведать у Гвидуччи детали Галилеевой аргументации, относящейся к теории Коперника, и акцент в Ratio ponderum на обсуждении космологических идей Тихо Браге как приемлемой альтернативы гелиоцентризму говорят о том, что главными для оппонента Галилея были космологические вопросы, а в более широком аспекте Грасси беспокоила антиаристотелева направленность «новой натурфилософии».

Этот вывод подтверждается и реакцией на Ratio ponderum самого Галилея, который оставил множество замечаний на полях книги Грасси. Для оценки интеллектуального уровня несчастного иезуита первый математик и философ великого герцога тосканского красок не жалел, характеристики типа pezzo d’asinaccio (тупой осел), bufolaccio (козел), solennisima bestia (напыщенная скотина) и т.п. встречаются постоянно. Но попадаются и более конкретизированные сентенции. Так, например, по поводу обвинений со стороны Грасси в приверженности эпикурейской атомистике Галилей замечает, что он Эпикура не читал, а вот «Сарси[1041]в некоторой степени следует мнению и способу аргументации Тихо, который был кальвинистом, однако я никогда не сказал бы [на этом основании], что вы придерживались мнений и “манеры рассуждений” кальвинистов»[1042].

Это главное, что необходимо сказать по поводу первой части «тезиса Редонди». Однако последний не ограничился событиями 1623 – 1627 годов. Вторая и главная часть его книги (и его тезиса) посвящена новой интерпретации процесса над Галилеем 1633 года.

Хотя в «Dialogo» Галилей не затрагивал проблему вторичных качеств, однако контекст рассуждений «первого дня», по мнению Редонди, фактически был связан с этой проблемой. Вот подразумеваемый фрагмент книги Галилея:

Сальвиати (в ответ на слова Симпличио о том, что «возникновение и уничтожение существует только при наличии противоположностей; но у противоположностей противоположны и движения». – И.Д.). <…> Прежде всего мне представляется гораздо более легким удостовериться в том, движется ли Земля <…> чем понять и удостовериться в том, действительно ли возникновение и уничтожение обусловлено противоположностями и существуют ли вообще в природе уничтожение, возникновение и противоположности. И если вы, синьор Симпличио, сможете мне указать, каким образом действует природа, порождая в кратчайшее время сотни тысяч мошек из небольшого количества испарений сусла, и покажете мне, каковы здесь противоположности, что именно здесь разрушается и как, то я вас буду уважать еще больше, чем до сих пор, так как я во всем этом ничего не понимаю. Кроме того, я буду очень рад понять, как и почему эти разрушающие противоположности столь благосклонны по отношению к грачам и столь свирепы по отношению к оленям и столь нетерпимы к лошадям, так как они допускают большее число лет жизни, то есть неуничтожаемости, для первых, чем недель жизни для вторых. Корни персиковых и оливковых деревьев находятся в одной и той же почве, они подвержены одним и тем же холодам, одним и тем же жарам, одним и тем же дождям и ветрам, словом, одним и тем же противоположностям, а все же первые разрушаются в короткое время, а вторые живут многие сотни лет. Кроме того, я никогда не мог как следует понять того субстанциального превращения (я все время остаюсь в пределах чисто естественных понятий), в силу которого одна материя настолько преобразуется, что с необходимостью приходится признать ее совершенно разрушенной, так что ничего не осталось от ее первой сущности, и что из этого возникло другое тело, чрезвычайно отличное от первого; и если какое-нибудь тело представляется мне сейчас в одном виде, а немного спустя – в другом, то я не считаю совершенно невозможным, что это может воспоследовать в результате простого перемещения частей без разрушения или зарождения чего-либо нового, так как подобные метаморфозы мы наблюдаем ежедневно»[1043].

В качестве подтверждения того, что современники Галилея увидели в «Dialogo», кроме всего прочего, еще и атомистический (или, точнее, корпускуляристский) подтекст, Редонди приводит письмо Кампанеллы Галилею от 5 августа 1632 года, в котором калабриец, ссылаясь на учение «древних пифагорейцев и последователей Демокрита», связывает «Dialogo» с традицией antiquissima Italorum sapientia, которую «ныне», то есть в начале XVII века, возродили novatores[1044]. Письмо, конечно, душевное, но для доказательства утверждений Редонди его маловато. Восприятие Кампанеллой вещей (в частности, идей Галилея) всегда отличалось неповторимой оригинальностью.

По мнению Редонди, «традиционалисты», противостоящие Урбану VIII, надеялись, обвиняя Галилея, нанести удар по понтифику, и последний всеми силами старался не дать партии Гаспара Борджа обвинить Галилея в доктринальной ереси – отрицании принятого Тридентским собором толкования евхаристического догмата[1045]. Ведь в курии ни для кого не было секретом хорошее отношение папы и многих из его окружения к Галилею. Узнав об избрании Барберини на престол Святого Петра, князь Чези немедленно заказывает для издания «Il Saggiatore» новую обложку, на которой изображен герб Барберини (три пчелы), а сама книга тут же посвящается Урбану VIII и 27 октября 1623 года торжественно, в присутствии всей курии, преподносится его святейшеству. Книга Галилея так понравилась Урбану VIII, что он просил читать ему отрывки из нее во время трапезы и брал с собой, чтобы изучать на досуге. (О восторженном отзыве Риккарди на это сочинение я уже писал выше.) Поэтому врагам Урбана нетрудно было обвинить понтифика в потакании ересям.

По мнению Редонди, события развивались так: Урбан VIII, оказавшись в сложной ситуации, выбрал из двух зол меньшее – Галилей будет принесен в жертву, но его будут судить не за атомизм и отрицание евхаристического догмата, а за коперниканство, что предполагало куда менее суровое наказание.

С самого начала, вместо того чтобы дать ход объективному расследованию, высокие покровители [Галилея] (то есть Урбан VIII и Ф. Барберини. – И.Д.) направили дело по ложному пути в надежде выиграть время для изъятия всех экземпляров книги Галилея, чтобы затем ее внимательно просмотреть и внести исправления, не вызывая скандала. Но было слишком поздно[1046].

Значительное число экземпляров уже было распродано, и изъять их не представлялось возможным ни во Флоренции, ни в Риме, ни в каком-либо ином месте. Короче, стало ясно, что «скандала не избежать»[1047].

Однако обвинение против Галилея не должно было превратиться в обвинение против верховного понтифика. «Одного нельзя было допустить, – подчеркивает Редонди, – чтобы дело было передано в Конгрегацию святой инквизиции, где на каждом заседании самоуверенный кардинал Борджа имел возможность выступать с нападками на папу, критикуя его за попустительство ересям, непредусмотрительность и отсутствие должного рвения в защите Контрреформации»[1048]. И если бы теперь, в ходе инквизиционного расследования, выяснилось, что несколько лет тому назад Галилею благодаря помощи его высоких покровителей удалось избежать наказания за еретические высказывания в «Il Saggiatore» (и прежде всего в параграфе 48), то это для Урбана VIII было бы равносильно «политическому самоубийству»[1049], поскольку это значило «поднести кардиналу Борджа на блюдечке <…> доказательства недостаточного религиозного рвения понтифика и его подозрительной снисходительности к новаторам. Отсюда императив: отозвать дело»[1050].