Тихая сатана. Кража. Сенсаций не будет - Владимир Фёдорович Чванов

Я хоть до утра, – залебезил Шамиль. – Это Крюк не может, а я в форточку просто не пролезу.

Генке стало обидно. Получалось, что все срывается из–за него.

– Ну что ж, Шамиль, придется работать завтра. А сейчас, чтоб вечер не пропал… – Серый огляделся. – Вон там в беседке сидит пижон с девчонкой. Попроси у него часы на память, да и в сумочке пошарь заодно…

Он протянул Шамилю финку. Шамиль отступил.

– Ты что, Серый, здесь опасно. Народу кругом… Попадусь зазря!

– Опять народу много? Людей боишься? Пусть они тебя боятся! – с угрозой прошептал Серый.

Генка хотел возразить, но ни его, ни Шамиля не слушали. Утром слушали, а сейчас нет. Серый их винил, забыв о законах дружбы и справедливости.

– Народу много? – переспросил Серый.

Лениво, кончиками пальцев, как он Сережку, ударил Шамиля; потом ударил еще раз и еще.

Генка встал впереди Шамиля и схватил Серого за руку:

– Не бей! Шамиль не трус. Мы ждали больше часа. Сделали бы, если бы людей в конторе не было. Не веришь – сходи сам и попробуй!

– Замолчи, щенок… – Цыпа больно ударил Генку по лицу. – Тоже мне законник!

Тогда Генка схватил Цыпу за грудки, хотел толкнуть на железную ограду парка.

– Перестаньте! – приказал Серый. – Тихо! Вы знаете, кому ящик нужен? Не мне и не Цыпе. Червонцу. Он не простит, если не принесем сегодня. Дело сорвалось. Верно? Червонца надо задобрить, давайте хоть денег достанем…

Серый снова протянул Шамилю нож:

– Иди к пижону!

– Нет! Нет, Серый. Нельзя этого… Зазря попадусь.

– Кому говоришь? – буркнул Цыпа, взял финку и пошел к беседке.

– А ты, герой, выкладывай, что выиграл днем, – сказал Серый.

– А это еще почему? Я по правилам играл. Серый рассмеялся:

– Выкладывай, щенок! По правилам, без правил… Давай! Генка, скомкав деньги, бросил их на землю:

– Берите!

– Подними, – уже угрюмо приказал Серый.

– Возьмешь сам!

Уклонившись от удара, Генка выбежал на улицу. За ним не гнались.

На углу своего переулка Генка увидел милиционера.

Милиционер шел спокойно, посматривал по сторонам. Увидев его, Генка спрятался в чужой подъезд. Постоял, притаившись, и удивился: почему испугался? Чего бояться? Раньше никакого страха не было. А теперь – страх. За что он бил Сережку? Чтоб быть таким же, как Шамиль? Но Шамиль боится Цыпы, Цыпа боится Серого, а Серый боится какого–то Червонца. А почему они боятся? Видно, на словах у них дружба, справедливость, один за всех и все за одного…

Справедливость… Верность… Трусы они все! И больше всех боится самый главный, Червонец, поэтому он поручает это дело Серому. И Серый сам не пойдет, знает, наверное, что в тюрьме не сладко. Серый посылает Шамиля. И Шамиль, «верный друг», берет его, Генку, чтоб не лезть за этим ящиком. А потом: «Это не я, это Крюк, его мать ждет…»

Какая же это дружба, где здесь честность, если они никого не жалеют? Ни товарищей, ни того незнакомого парня с девушкой в зеленой беседке.

«Что значит быть сильным?» – думал Генка, подходя к своему дому. Разве человек чувствует свою силу, только когда унижает другого человека?

Он бил Сережку, чтобы показать: он сильнее его. А Сережа сильный! Он не бежал, не просил пощады, не лебезил, как Шамиль перед Серым.

Генка поднял голову. На четвертом этаже в глубине соседнего двора горела настольная лампа в Сережкином окне.

Он поднялся на четвертый этаж. Постоял у двери с белой кнопкой звонка. И решился.

– Кто там?

– Открой, Сереж, это я. Дверь приоткрылась.

– Ты что? Поздно уже.

– Ты извини, Сереж. Тут такое дело, мне с тобой поговорить надо… Важно это очень.

– Ну, проходи тогда. Только потихоньку. Спят уж все!..

«НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА» ПРЕСТУПНОСТИ

В уголовный розыск приходит много писем от преступников, отбывающих наказание, и не меньше писем – от тех, кто наказание уже отбыл и вот начинает новую жизнь.

Для чего пишут нам?

Так или иначе этот вопрос возникает всякий раз, когда берешь со стола письмо, написанное незнакомым почерком.

Человек раздумывает над своей судьбой. Человеку необходимо поделиться, сформулировать свои мысли, сопоставить свое мнение с мнением другого человека: прав ли он, сказать, что он понял то, чего раньше не понимал.

Бывает, пишут и для того, чтобы ввести в заблуждение, напустить туману, оправдаться, вызвать к себе сочувствие.

У меня в руках письмо–исповедь молодого преступника. Начинает он довольно решительно:

«Я уроженец города Перми. Родился и рос в хорошей семье. Отец мой рабочий, а мать – санитарка.

Вся моя трагедия в том, что с детства я не нашел общего языка с родителями. Может быть, я неправильно выражаюсь, но мы были чужими. И улица прельщала меня больше, чем семья. С раннего возраста я считался трудновоспитуемым. Но никто не смог найти во мне той струны, которая могла бы заиграть. Я шатался по улицам. Рано познакомился со вкусом вина и дымом сигарет. Я был щенок, но мне нравилась волчья жизнь. Да и вся наша компания состояла из щенков. Мы показывали зубы, чтобы нас боялись. А люди и наши сверстники, видя клыки, принимали нас за волков. Вместо того чтобы цыкнуть, они уходили в сторону, чтобы, не дай бог, не покусали.

Но надо было принимать меры. И детская комната милиции закрепила за мной «шефа».

Я чувствовал себя героем среди сверстников. Вот я какой! За мной шефа закрепили. Значит, я действительно для кого–то опасный. А время шло. Я жил интересами улицы, родителями своими не понимаемый. За мои проделки отец учил меня ремнем. Я озлобился на родителей. Затем, чтобы не попасться на очередную порку, я перестал приходить домой. Шатался по улицам, питался чем придется и ночевал где попало.

Были люди, которые хотели понять меня и заняться мною, но я был слишком озлоблен и разочарован в людях. Их слова и поступки были слишком противоречивы. Я видел это, но не мог понять, отчего это происходит. С двенадцати лет стал частым посетителем детской комнаты милиции. А в тринадцать уже был замешан в преступлении, но друзья «отшили» меня. Вскоре опять кража, ради химреактивов, которые мы не могли нигде достать. А нам они были нужны. Мы в то время увлекались ракетостроением. Собрали немного денег и хотели купить компоненты ракетного горючего, но в магазине за наличные не продавали. И мы стали воровать их в школах. Заодно брали все, что попадется. Нас поймали. Была комиссия по делам несовершеннолетних. Мне дали год условно. А двоих моих «подельников» отправили в детскую воспитательную колонию. Через некоторое время задерживают в