1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский

Однако отъезд Барклая не способствовал снижению накала страстей в русской ставке. Беннигсен, надеявшийся получить назначение на командование вместо Кутузова, закрутил интригу с обвинениями фельдмаршала в бездействии, небрежении обязанностями и трусости. И пусть старый главнокомандующий все так же пользовался огромным уважением простых воинов, даже младшие офицеры начинали теперь задаваться вопросом, а не присутствует ли и в самом деле некое рациональное зерно в точке зрения Беннигсена и его сторонников. После нескольких недель отдыха они изнывали от скуки и рвались в бой, в то время как циркулировавшие по лагерю слухи только больше будоражили их. «Я так долго слушал множество мнений и тревожных сплетен, что больше не знаю, во что и верить», – записал в дневнике поручик Александр Чичерин{635}.

Известие о занятии Мадрида британцами достигло Тарутинского лагеря в начале октября, но за бурными излияниями радости последовал вопрос: почему же в таком случае, пока другие сражаются с французами, сами русские сидят на одном месте? Давний призрак измены и так никуда не исчезал вовсе, когда же к русским пикетам вышел французский штабной офицер с письмом от Бертье к Кутузову, привидение начало обретать реальные очертания. Как говорилось в послании, генерал Лористон прибыл в лагерь Мюрата с просьбой к фельдмаршалу о беседе. Кутузов согласился встретиться с Лористоном на ничейной земле между двумя армиями в полночь, вне всякого сомнения, надеясь сохранить разговор в тайне.

Но слухи быстро разлетелись по русскому лагерю, и Беннигсен, убедивший себя в готовности начальника пойти на какую-то сделку с французами, известил о затевающемся рандеву Уилсона. Английскому сплетнику большего импульса и не требовалось – он отправился прямо в квартиру Кутузова, где принялся разглагольствовать, будто бы фельдмаршал идет против воли царя и предает русское дело. Какого бы мнения о докучливом бритте ни держался русский главнокомандующий, ему пришлось отказаться от планов и послать вместо себя царского генерал-адъютанта князя Петра Михайловича Волконского, недавно прибывшего из Санкт-Петербурга. Лористон, обескураженный неявкой Кутузова на назначенную встречу, заявил, что имеет письмо от Наполеона к русскому главнокомандующему и должен вручить его лично. После некоторых проволочек Лористона в конечном итоге препроводили в русский лагерь и в избу, где жил Кутузов.

Задача миссии Лористона заключалась в получении разрешения на свободной проезд к царю в Санкт-Петербург. Кутузов ответил, что не имеет полномочий дать такое разрешение, а потому в его силах только написать государю и передать просьбу французов. Лористону и Наполеону предстояло терпеливо ожидать ответа. Лористон спросил, нельзя ли установить режим прекращения огня на период ожидания. Он к тому же предложил произвести обмен пленными и принять меры по ограничению насилия, все нараставшего в действиях с обеих сторон. Кутузов говорил вежливо, но ни на что не соглашался, указав, между прочим, что не захватчикам сетовать на поведение ограбленного населения. Французская миссия закончилась ничем. Однако она обратила языки против фельдмаршала – тому даже пришлось приказать арестовать одного офицера за распространение слухов о будто бы ведущихся главнокомандующим переговоров с французами, – и стоила ему строгого упрека от Александра I, отдавшего четкие распоряжения не вступать ни в какие сношения с неприятелем{636}.

Александр побуждал Кутузова атаковать выдвинутые части французской армии и не понимал, почему фельдмаршал не ударит на Мюрата, стоявшего лагерем у Винково{637}. Беннигсен, Ермолов, Платов, Багговут и прочие тоже уговаривали Кутузова ухватиться за благоприятную возможность и уничтожить эти формирования, насчитывавшие около 25 000 чел., поскольку те стояли прямо под носом у русских и к тому же совершенно не заботились о мерах предосторожности, каковые надлежит соблюдать перед лицом противника. Учитывая рост численности русских войск, достигших более 100 000 чел., такая операция обещала стать развлекательной прогулкой. Кутузов успешно держал оборону против советчиков, но не смог, в итоге, игнорировать желание всей армии, вследствие чего согласился.

Он назначил датой наступления 17 октября, но сделал это поспешно и при обычном небрежении нормальными каналами передачи распоряжений. Ермолова своевременно не нашли и не озадачили доведением до командиров ряда частей соответствующих приказов (возможно потому, что вызывал его Коновницын). В результате, когда Кутузов отправился принимать руководство боевыми действиями, в половине формирований все преспокойно занимались обычными рутинными делами: заготовкой провизии и приготовлением пищи, а не строились для битвы. Фельдмаршал пришел в неописуемую ярость и принялся грозить страшными карами Ермолову и многим другим, после чего вынужденно перенес наступление на следующий день.

Но 18 октября Кутузов вовремя не явился, а потому атаку возглавил Беннигсен. Багговут двинулся против левого фланга Мюрата, в то время как Орлов-Денисов устремился на правый. Действия противника совершенно застигли французов врасплох, и казаки Орлова-Денисова ворвались в лагерь 2-го кавалерийского корпуса генерала Себастьяни, пока почти все находившиеся там еще спали, захватив сотни пленных. Остальные французские кавалеристы вскочили на лошадей и бежали.

Вместо того чтобы развить успех, казаки принялись грабить вражескую лагерную стоянку, позволив французам собраться и контратаковать. Однако они все равно оказались окруженными превосходящими силами неприятеля. Но русские никак не использовали выгодную обстановку. Корпус Милорадовича топтался на месте, а просьба Беннигсена к Кутузову о присылке подкреплений осталась без ответа. И вот пока самые разные русские части бессмысленно маневрировали по полю, французы, сгруппировавшись за сильным заслоном корпуса Понятовского, отступили в порядке.

Предполагаемая прогулка окончилась фиаско, и пусть французы потеряли около 2500 чел., тридцать шесть пушек и один полковой штандарт[150], русские недосчитались более тысячи человек, в том числе и генерала Багговута[151]. Они хвастались, будто король Неаполя бежал с такой поспешностью, что оставил им весь гардероб и столовое серебро[152]{638}. И все же они не сумели разгромить ни одной французской части. К тому же эпизод осложнил и без того конфликтную обстановку в русском командовании. Кутузов назвал Беннигсена «imbecile»[153] и «рыжим трусом» (подразумевая здесь под словом «рыжий» еще и клоуна), а тот отвечал в подобном же духе{639}.