В сердце Антарктики - Эрнст Шеклтон

Теперь уже было ясно, что если нам и удастся пересечь ледник Дригальского, то переход этот займет много дней, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Между тем наша провизия была на исходе. После завтрака Моусон обнаружил в бинокль к югу от нас тюленя, лежавшего около большого айсберга, мимо которого проходили дней пять назад. Решено было отправиться за тюленем на следующий день; однако тюлень тем временем исчез. Опасаясь, что на следующий день может подняться буря, я предполагал в тот же день отправиться к айсбергу на поиски тюленей, но Маккей вызвался идти вместо меня. Он отправился с рюкзаком и ледорубом, взяв небольшое количество провизии, состоявшей из жареного тюленьего мяса, сухарей и шоколада. Ему предстояло продолжительное путешествие. Пока Маккея не было, я был занят, главным образом, делением наших рационов на половинные порции. В 5 часов мое внимание привлекли крики пингвина, слышавшиеся из-за ледяного холма неподалеку. Я разбудил Моусона, и мы отправились за пингвином, которого поймали после долгого и упорного преследования.

Около полуночи с 4-го на 5 декабря Маккей возвратился в лагерь из своего двадцатидвухкилометрового похода по морскому льду. Он принес с собой весьма приятное пополнение запасов в виде 13 кг тюленьего мяса, печени и жира. Маккей рассказал, что с большим трудом перебрался через широкую трещину, на льду которой пять дней назад мы сооружали дорожку для переброски саней, но что сейчас перебраться через нее с санями было бы невозможно. Он пробыл на ногах 17 часов, и все это время шел по трудной дороге во льду с тяжелым грузом тюленьего мяса, делая короткие остановки только для того, чтобы поесть. В таких условиях он прошел около 28 км, очень утомился и нуждался в длительном отдыхе. Обеспечив столь необходимый дополнительный запас пищи, Маккей сделал очень важное дело. На следующий день ему, конечно, необходимо было дать должный отдых. Поэтому начало 5 декабря мы провели в спальном мешке.

Вскоре после полуночи с 5-го на 6 декабря мы покинули лагерь на южной стороне ледника Дригальского и направились, пересекая высокие гребни голубого льда, в небольшую долину, обследованную за два дня до этого. Как обычно в этот утренний час с плоскогорья дул пронизывающий ветер, но скоро к 7 часам 15 минутам температура поднялась до —5 °C. Небо было затянуто густыми слоистыми и кучевыми облаками, в особенности в стороне мыса Вашингтон. Без серьезных происшествий перешли через значительное число трещин. Тащить сани в этот день было тяжело из-за сильной волнистости льда и обилия рыхлого снега в ледяной долине на поверхности ледника Дригальского.

Следующий день, 7 декабря, тоже был мрачный; густые кучевые облака висели над мысом Вашингтон и горами Мельбурн и Нансен. Мы пришли к заключению, что эти густые кучевые облака вызваны тем, что между ледником Дригальского и мысом Вашингтон имеется открытое море. Нас очень беспокоил вопрос: сможем ли мы достичь берега, пройдя по верху ледника Дригальского до его другой стороны, в том случае, если с северной стороны ледника весь морской лед окажется уже вынесенным в море. По пути встречались крутые склоны высотой в 10–12 метров, часто с нависающими карнизами; они преграждали нам путь к северу, подобно гребням в той части ледника, от которой мы отступили. Однако эти нависающие обрывы не были таким серьезным препятствием, как оставшиеся позади. Мы обходили их, делая значительные крюки. Наконец, зашли в непроходимый, по-видимому, пояс высоких изрезанных трещинами и разделенных пропастями ледяных гряд. После тщательной разведки выход из лабиринта был найден в виде ряда высоких снежных гребней, находившихся между грядами сжатого льда. Снежные гребни помогли нам, в конце концов, добраться санями до широкой, иссеченной трещинами долины на верху ледника.

В конце дня после ужина мы с Моусоном прошли около трех километров, высматривая дорогу для завтрашнего перехода. Перспектива была далеко не радостной; насколько хватал глаз, путь впереди был густо покрыт громадными ледяными волнами. Поверхность ледника в точности походила на внезапно замерзшее бурное море; углубления между большими волнами были частично заполнены снегом, а гребни волн несли высокие твердые сугробы, заканчивавшиеся нависающими обрывами, обращенными к северу. Было также ясно, что лед глетчера, по которому нам предстояло идти, по-прежнему сильно изрезан трещинами. Когда мы вернулись с юго-юго-запада, задула несильная пурга с поземкой. Часа через полтора пурга кончилась. Солнце стало сильно греть и быстро растопило снег на палатке и мешках с провизией, уложенных на сани.

На следующий день, 8 декабря, мы сбросили снег, наваленный пургой на сани. С удовольствием заметили, что день ясный и солнечный; с запада-юго-запада дул легкий ветер. Тащить сани было очень тяжело: дорога шла вверх и вниз по крутым ледяным склонам, между которыми лежало много рыхлого снега.

У Моусона 9 декабря наблюдался легкий приступ снежной слепоты. Днем было настолько тепло, что нам это было неприятно; в полночь температура достигла —7,2 °C. Глетчер временами издавал сильный треск. Возможно, это обусловливается расширением льда под влиянием солнечного тепла. В одном месте нам пришлось втаскивать сани на гладкий голубой глетчерный лед по уклону 1:3. Это было чрезвычайно тяжело. Наконец, незадолго до остановки, Маккей, ушедший немного вперед на разведку, увидел в бинокль у северного края ледника Дригальского открытую чистую воду на расстоянии всего пяти-шести километров от нас. Он сообщил нам о своем открытии криками «Θαλαττα, θαλαττα!», которые вызвали у нас такой же восторг, как некогда в сердцах десяти тысяч греков. Взору Маккея открылись не сверкающие воды Понта Эвксинского, но тем не менее воды черного моря[123]; таким оно казалось, когда его темные волны катились под свинцовым небом. Какая это была радость – снова достичь дружественного нам водяного царства, которое через множество морей и рек вело к нашему дому. Теперь стало ясно, что нет никакой надежды на путешествие по морскому льду на запад к берегу, где мы собирались устроить конечный склад. Оттуда мы должны были начать попытку подняться на внутреннее плоскогорье, чтобы достигнуть Магнитного полюса. Днем нас развлекло посещение лагеря несколькими белыми качурками, кружившими вокруг палатки; прилетели также три больших поморника. Моусону удалось заманить одного из поморников на удочку, но когда он сматывал леску, поморник вырвался и улетел. Идти было не так тяжело; ледяные волны были не столь громадны, а пояса снега между ними стали шире и тверже. После завтрака около нас кружилась красивая вильсонова качурка.

10 декабря все еще с трудом пересекали ледник Дригальского. Мы пока еще находились на довольно высоком гребне, но самая высокая часть ледника – теперь к югу, позади нас. Под конец дня мы были сильно обрадованы тем, что после льда настоящего горного глетчерного типа очутились, наконец, на волнистой поверхности, свойственной типу континентальных глетчеров. Это улучшение дороги позволило нам сделать то, к чему мы стремились вот уже шесть дней – повернуть прямо на запад. Сперва пришлось несколько уклониться на северо-запад, чтобы обойти кое-какие высокие ледяные гребни, но затем, пройдя несколько на север, мы смогли идти почти прямо в западном направлении. Снег большей частью был покрыт настом. На каждом шагу наши лыжные ботинки продавливали его, и мы проваливались по щиколотку. Временами приходилось пересекать низкие гребни твердого глетчерного льда, рассеченного трещинами. Все трещины были в той или иной степени перекрыты мостами из твердого снега. Эти снежные мосты иногда выступали слегка над поверхностью ледника, иногда же находились несколько ниже нее. На тех участках, где были трещины, снежные мосты издавали гулкий звук, когда сани проезжали по ним. Мы установили, что самое ненадежное место снежного моста – у самого края трещины; в этих местах мы часто проваливались, но серьезных происшествий в этой части ледника не было.