Imprimatur - Рита Мональди

– Могу тебе сказать, что не верю в подобные глупости, – заявил аббат с презрительным смешком, – не то я б уже давно разузнал у астролога все о себе самом. Я положительно не верю, что тот факт, что я родился 31 марта…

– Ариес[176], – буркнул тут Угонио. Мы с Атто ошалело переглянулись.

– Ах да, я и забыл, что ты… ну в общем, дока в этих делах, – сдерживая смех, проговорил Атто.

Но Угонио и не думал смущаться.

– Согласно великому астрологу Аркандаму, – невозмутимым голосом заговорил он, – рожденный под знаком Ариеса отличается пылким темпераментом, крепок духом, на протяжении всей своей жизни одолеваем гневом. Рыжеволос либо светловолос, с меткой на левой ноге или на кисти, с телом, покрытым густой растительностью, бородат, белозуб, светлоок, челюсть правильного строения, нос красивой формы, большие веки.

– Отличается немалой любознательностью и желанием побольше разузнать о других, выведать их секреты. Смел умом, прилежен, воспитан, подвижен и силен физически. Общителен, окружен друзьями, добронравен. Более подвержен болезням головы, нежели иным. Красноречив, одинок по жизни, расточителен. Способен на мошенничества, часто попадает в засады и опасные переделки. Его действия в военных обстоятельствах и на переговорах увенчаются успехом.

Смолоду весьма сварлив, раздражителен и стыдлив. Впадает в ярость, но не показывает этого. Лжив, держит любезные и приторно-вежливые речи, за которыми таится нечто совсем иное, говорит одно, а делает другое, суля горы златые и не держа своих посулов. Часть отпущенного ему срока будет повелевать. Корыстолюбив, покупает и продает в целях наживы. Легко впадает в гнев, завистлив, другие станут ему завидовать больше, чем он им, отчего обзаведется врагами и злокозненным окружением. Что до несчастий, то претерпит клеветнические нападки, так что его ждут и лишения, и потеря собственности. Достояние его переменчиво, будут внезапные потери и столь же неожиданные возвраты утраченного.

Большой любитель путешествий, покинет родину и близких людей. В сорок шесть лет станет богат и достигнет почестей. Доведет до завершения то, что наметит, услуги его будут приятного свойства. Не женится на той, что будет ему предназначена, но на другой, от которой пойдет его потомство. Будет общаться со священниками. Если родится днем – станет состоятельным и уважаемым государями. Проживет восемьдесят семь лет и три месяца.

Вместо того чтобы посмеяться, мы с Атто, затаив дыхание, слушали, а аббат, так тот даже перестал орудовать своим шестом, и Угонио пришлось одному продвигать лодку вперед.

– Так, так, – раздумчиво произнес Атто. – Богат – это верно. Ловок в ведении переговоров – тоже. Светловолос – да, Правда, лишь до тех пор, пока не поседел. Путешественник, любитель разгадывать слова и поступки других – что правда, то правда. Густая борода, светлые глаза, белые зубы, недурная челюсть, нос ничего себе – все так. Красноречив, прилежен, воспитан, подвижен и силен: слава Богу, все это при мне, да не сочтут меня бахвалом. Что еще? Ах да, уважение государей, посещение прелатов и головные боли. Не знаю, где Угонио почерпнул всю эту премудрость относительно Овна, но, должен сказать, она небезосновательна.

Я воздержался от того, чтобы вызнавать у Атто, а как насчет жадности, гнева, мошенничества, зависти, лживости, как не стал выяснять и у Угонио, отчего он не включил в перечень многих недостатков рожденных под знаком Ариеса тщеславие. Поостерегся и упоминания о предсказанной женитьбе и потомстве, да аббат и сам предпочел пропустить это мимо ушей. Зато не преминул поздравить знатока стольких дисциплин, вспомнив о блестящем excursus, который он сделал нам несколькими ночами ранее:

– Да ты прямо-таки поднаторел в астрологии.

– Почитывал, послушивал, поговаривал.

– Знаешь, мой мальчик, – вмешался аббат Мелани, – любой дом, любая стена, любой камень этого святого города отмечены волшебством, предрассудками и тайным знанием. Наши два дурня начитались астрологических книжек, которых здесь полно, хотя и продаются они из-под полы. Скандал – не более чем театральная постановка для дурачков: не забывай об истории аббата Моранди…

Именно в эту минуту шум водного потока отвлек нас от беседы: мы достигли места слияния с главным каналом.

Воды, в которые мы входили, были заметно более стремительны по сравнению с теми, из которых мы выбрались.

– Теперь неплохо бы сесть на весла, – проговорил Атто. Мы все трое уставились друг на друга, лишившись дара речи.

– Весла… – в замешательстве повторил я. – Кажется, мы их потеряли, когда перед нами возникли представители похоронной компании.

Атто бросил в сторону Угонио негодующий взгляд, словно требуя от него объяснений.

– Ариес отличается также рассеянностью, – попытался переложить вину на него самого Угонио.

Подхваченный бурной стремниной, наш челн вдруг безбожно закачался на волнах. Бесполезны оказались все наши попытки застопорить его, всаживая шесты в дно.

Какое-то время мы еще держались, но очень скоро в том мете где из-за поворота слева в наш канал влился дополнительный поток, подняв при этом волну, нам пришлось вцепиться что было сил в нашу скорлупку, которую будто щепку влекло вперед. Никто не смел открыть рта.

Угонио попытался зацепиться с помощью припасенной веревки за какой-нибудь выступ в стенах, но камни и кирпичи, из которых они были сложены, образовывали гладкую поверхность.

И тут в памяти всплыло загадочное объяснение Угонио, почему он не пожелал остаться в главном рукаве подземной протоки.

– Ты вроде бы говорил, что этот рукав «попахивает»? Он кивнул:

– Дак не просто попахивает, а воняет, так что святых выноси.

Тут мы увидели впереди что-то вроде перекрестка: слева и справа в наш канал вливались еще два не меньших по размерам потока, что сопровождалось страшным грохотом.

Это было началом конца. Челн словно заколдованный под воздействием разнонаправленных потоков завращался на одном месте. Мы вцепились уже не только в него, но и друг в друга. Вскоре все убыстряющееся верчение лишило нас каких-либо ориентиров, так что мгновение спустя у меня появилось абсурдное ощущение, что мы поднимаемся вверх по реке, против течения, туда, где спасение.

При этом что-то все время оглушительно потрескивало. Фонарь, ценой нечеловеческого усилия удерживаемый Атто над головой – казалось, от этого зависит судьба целой вселенной, – был нашим единственным компасом. Вокруг этой светящейся точки все бешено крутилось. Казалось, мы не плыли, а летели, Уносимые неведомо куда с головокружительной быстротой. У меня захватило дух, объяло ликование.

А потом вся вода из-под челна куда-то подевалась, под нами образовалась воронка. Было слышно, как все вокруг с колоссальной силой рвется вперед. Походило на то, как если бы некая магнетическая сила приподняла нас, собираясь бережно перенести на спасительный берег. В памяти вспыхнули слова отца Робледы о выведенном Кирхером законе всеобщего магнетизма, исходящего от Бога и объединяющего все сущее.