Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

да, беззащитна, хрупка, но в обиду себя не дам… Может быть, впервые в жизни Анатолий задумался о чужой жизни… Раньше он людей воспринимал лишь в связи со своими собственными интересами и желаниями, все вокруг существует лишь только потому и затем, что есть на свете ты, из всего на свете надо извлекать выгоду и смысл, а иначе для чего и дана тебе жизнь? А тут — странно — хотелось ему пожалеть, приголубить чужого человека, хотелось самому сделаться лучше, так показать себя перед ней, чтобы она гордилась: во-он, оказывается, какой он, не такой, как все, он сильный, добрый и хороший… И когда теперь Анатолий встречался с ней, он обязательно хоть что-то говорил Тане, вначале она гордо проходила мимо, даже не повернув головы (вдруг он смеется? ведь он на столько лет старше ее!), но однажды не выдержала, рассмеялась весело, можно даже сказать — прыснула. Он сказал: «Верблюд, между прочим, тоже гордый. А человека уважает…» — вот тут она и не сдержалась…

— Кстати, — добавил он, — у меня бутерброды есть.

— С колбасой? — спросила она, продолжая улыбаться.

— Есть с колбасой. А есть, — он достал из кармана сверток, развернул его, — и с рыбой. Между прочим, дальневосточная горбуша.

— Хвастаетесь? — спросила она.

— Немного, — сказал он. — Потому что если ты побывал на Дальнем Востоке и не привез оттуда рыбы — ты не мужчина. Так говорят мои друзья…

— Вы бывали на Дальнем Востоке?

— Ошибка в постановке вопроса. Лучше спросите: Анатолий, где ты еще не бывал?

— Анатолий, где вы еще не бывали?

— Например, не бывал в Австралии. В Новой Зеландии. В Англии не бывал. И даже в Америке — тоже пока не бывал. Что касается просторов отчизны — бывал везде.

— Какой вы хвастун!

— Таня, мужчина когда хвастает, — значит, уважает женщину.

— Вы знаете, как меня зовут?

— Разве это секрет?

— Не секрет… — Она улыбнулась. — Ну, до свиданья. Мне к «маме Нюре» надо идти…

— Встречаемся на прежнем месте? — Он протянул ей бутерброд с горбушей.

— Где это?

— На улице, — сказал он. И оба они весело рассмеялись.

Свиданий, как таковых, у них никогда не было, встречались почти всегда случайно (то, что Анатолий специально поджидал, когда она пройдет мимо, можно, наверное, в расчет не принимать); встретятся, перекинутся парой фраз, Таня побежит дальше, а он постоит-постоит и — что делать? — уходит в свою жизнь. Ухаживать в открытую было как-то неудобно (школьница, десятый класс, а он — прожженный волк, потрепанный донжуан, стыдно…), поэтому приходилось идти на уловки: вроде столкнулись случайно, обменялись шутками-прибаутками — поговорили, называется, — и разошлись, как в море корабли. И только долго, очень долго после встречи стоит перед ним ее взгляд: простодушный, наивный, а в глубине — то ли укор, то ли грусть… Как они тревожили его, эти глаза!

Впрочем, с ума по Тане он, конечно, не сходил. Бывало, и вовсе забывал о ней. И забывал, как он понял позже, лишь только потому, что знал, всегда знал и ощущал, что она есть на свете, никуда не денется. Что бы с ним ни случилось, какой бы поворот ни выкинула судьба, она, Таня, живет, дышит, она всегда дома, всегда можно увидеть ее, поговорить, переброситься парой незначительных фраз, в которых почему-то много недосказанных мыслей. Сколько слов сказал он женщинам за свою жизнь — и как часто в них не было того, что они означали в действительности, они были словно оболочкой, шелухой, а смысл улетучивался… верней, его, наверно, просто не было: слова жили сами по себе, а смысл — сам по себе. Редко между ними была взаимосвязь, взаимосцепляемость… А тут, с Таней, все получалось как раз наоборот: каждое слово имело значение не только само по себе, а еще и скрывало подтекст, потаенный смысл…

А для Тани? Что значили для нее эти промельки встреч, случайные слова, искрометные взгляды, неожиданные комплименты? А значили они то, что в скором времени она уже не могла жить без всего этого. В жизни возникли два полюса, без обоих она не знала, как бы и обошлась теперь. С одной стороны, «мама Нюра», за которой, как за маленькой, требовался постоянный уход, еще точней — надзор; любила ли Таня «маму Нюру»? Не столько любила, сколько жалела и терпела, потому что какая-то часть души Тани не могла жить без того, чтобы за кем-то не ухаживать, кого-то не жалеть, не прощать, не воспитывать, не помогать; что поделаешь — такая душа. А с другой стороны, Анатолий, единственный человек на свете, который — она видела это, чувствовала — относился к ней так, как никто еще не относился: не как взрослый к маленькой, а как равный к равной и в то же время — как слабый к сильному, как сильный к слабому, тут все перемешалось, и ей льстило это, возвышало в собственных глазах. И эти два полюса — «мама Нюра» и Анатолий — наполняли ее жизнь смыслом, надеждами, страхом, радостью. Потребность любить кого-то, ухаживать, быть нужной и одновременно потребность быть любимой, чтобы кто-то, наоборот, ухаживал за тобой, ловил твои слова и взгляды, пони мал тебя с полуслова, — две эти потребности стали в конце концов самой жизнью Татьяны; без «мамы Нюры» и без Анатолия все бы рухнуло для нее навсегда.

И неудивительно, что, когда Анатолий, то ли шутя, то ли всерьез (он был навеселе), предложил Татьяне выйти за него замуж, она очень просто, свободно и радостно сказала: да! «Да!» — повторила она. Происходило это в теплую июньскую ночь, позади остался десятый класс, последний экзамен, а сейчас длился и длился счастливый выпускной вечер, и вот она стояла перед Анатолием — юная, тонкая, в белом фартуке, выбежала к нему из детдома, улыбающаяся, красивая, целая жизнь — позади, а впереди — еще одна жизнь, никогда еще Анатолий не видел Таню такой, он гордился ею, любовался ее красотой, сказал проникновенно: «Таня! Выходи за меня замуж!» — она рассмеялась, запрокинув голову, сказала: «Да!» — и повторила: «Да!» — и убежала…

VI. ДАНИЛОВЫ

Проходил день за днем, а Наталья ничего не могла поделать с собой — тоска душила ее. Все валилось из рук — ни идти никуда не хотелось, ни заниматься, ни помогать матери по дому, ни разговаривать, ни плакать и ни смеяться. Какое там смеяться — на улыбку и то сил не хватало. А улыбаться иной раз нужно было — в последнее время мать с подозрением поглядывала на нее, допытывалась: «О чем вы там с ним говорили?» Надежда знала, что дочь побывала у Феликса, и то ли ревновала, то ли просто злилась — поди пойми, и, чтобы успокоить