Митридат - Виталий Гладкий

Стараниями Оронта след Митридата был обнаружен в Нимфее. Каким образом царевич попал туда, это так и осталось загадкой. Заместителю начальника царского следствия удалось найти и лохага, командовавшего охраной на судне купца Евтиха и запомнившего двух странных пассажиров, скрывавших под одеждами воинское облачение. Они пользовались особым покровительством Евтиха, что и не преминул подметить не в меру любопытный и хитрый лохаг — его мать была киликийкой из древнего разбойничьего рода, а в жилых отца, рыночного надсмотрщика, текла персидская кровь. Эти воспоминания обошлись Оронту в немалую сумму, мало того, он едва ноги унёс подобру-поздорову от дружков лохага, польстившихся на кошелёк одного из самых доверенных подручных Авла Порция; но это все были мелочи, недостойные внимания. Выяснилось, наконец, главное — Митридат скрывается в Таврике. Но где именно? Судно нимфейского купца причалило в Пантикапее, и оттуда римский агент решил начать поиски заклятого врага Рима, ибо в Понте назревала великая смута, и имя Митридата Диониса служило ей путеводной звездой. Только голова беглого царевича, водружённая на агоре Синопы, могла заткнуть рот римским недоброжелателям Авла Порция и остудить пыл персидской знати, бряцающей оружием в понтийских провинциях…

Мысли римского агента оборвал стук в дверь опочивальни, служившей ему одновременно и кабинетом. Авла Порция приютил один из пантикапейских пританов[299] — общественные здания, пусть и богато обставленные, но всё же по своей сути ночлежки, римлянин терпеть не мог. В них в любое время года царил запах плесени и чужого пота, перебить который не могли ни душистые смолы в курильницах, ни ароматные, долголетней выдержки, вина.

— Ты заставляешь себя ждать, — недовольно молвил Туберон, обращаясь к появившемуся на пороге человеку в удобной для путешествия одежде варваров: узкие кожаные штаны, заправленные в невысокие сапожки, кафтан с меховым подбоем и короткий грубошёрстный плащ.

— Дела… — независимо бросил вошедший и, не дожидаясь приглашения, уселся на дубовый дифр.

Трудно было признать в совершенно неприметном с виду мужчине, в своих одеяниях смахивавшего на одного из небогатых, но пронырливых купцов неизвестно какого роду-племени, заполнивших эти окраины Ойкумены, заместителя начальника следствия Понтийского царства, всемогущего, вездесущего и жестокого Оронта. Прожитые годы наложили на его лицо частую сеть морщин, настолько мелких, что казалось, будто тёмную, выдубленную ветрами странствий кожу поцарапали воробьиные лапки. Нос ещё больше загнулся к верхней губе, и оттого профиль Оронта был воплощением уныния и покорности, что нередко вводило в заблуждение его самых проницательных противников. И только внимательный и опытный физиономист мог заметить, как под шелушащейся личиной трепещут тонкие жилки, выдающие злобную страстность натуры, а бегающие, всегда опущенные глаза временами проясняются, и тогда в них распахивается бездна Тартара, наполненная непостижимыми для обычного человека ужасами.

— Что нового? — с нетерпением поинтересовался Туберон у своего подручного, расслабленно откинувшегося на спинку дифра и прикрывшего веки.

— Всё то же… — негромко ответил Оронт, не меняя позы. — Я устал шляться по харчевням и поить вином здешних прожигателей жизни. Никто ничего не видел и не знает. Что, впрочем, и не мудрено: днём они отсыпаются после ночных попоек, а вечерами торопятся залить похмельный огонь в желудке. Поэтому смотреть по сторонам им недосуг да и незачем, — он злобно оскалил крупные зубы. — Такие же твари, как и у нас в Понте.

— А как насчёт акрополя?

— Туда может проскользнуть разве что уж. Охрана состоит в основном из варваров, а с ними разговор короток: чуть что не так, сразу достают стрелы из колчанов. Дикари…

— Нужно завести знакомство с кем-либо из придворных, — хмуро посоветовал разочарованный Авл Порций.

— Ты уже забыл, как тебя принимал Перисад? — насмешливо посмотрел на него Оронт. — Увы, мой господин, здесь не Понт, и римляне в Таврике не в чести.

Нет, Туберон не забыл; он обладал удивительно мстительной натурой. Тот, кто когда-либо обидел Авла Порция — вольно или невольно, не имело значения, — мог заказывать себе эпитафию; Туберон никогда, никому и ничего не прощал, и, держа такие случаи в уголках своей незаурядной памяти, время от времени доставлял себе огромное удовольствие, отправляя того или иного обидчика в Эреб. Можно только представить, как удивился бы несчастный, узнав, что причиной его безвременной, иногда страшной кончины послужило всего лишь неосмотрительно оброненное слово или фраза, оскорбившие внешне невозмутимого и предупредительного римлянина. Впрочем, кое-кому сподобилось узнать, но слишком поздно — когда раскалённые клещи палача уже рвали живое тело.

Перисад встретил Авла Порция даже не прохладно, а с полнейшим безразличием, несмотря на внушительные верительные грамоты римского агента. Едва скользнув взглядом по постной физиономии Туберона, он, не читая, сунул пергаментные свитки в руки придворного логографа и, буркнув нечто приличествующее моменту, исчез во внутренних покоях дворца, даже не пригласив римлянина, согласно обычаям, отобедать вместе. Правда, затем Авла Порция всё же угостили отменной, поистине царской трапезой, но обида уже терзала душу и сердце Туберона, и превосходно приготовленные яства казалось были приправлены горькой полынью.

Нет, Авл Порций Туберон не забыл и не собирался забывать…

— Но мне удалось отыскать гопломаха Таруласа, — между тем продолжал перс, наливая вино из кратера изящной черпалкой-киафом.

— Рутилий здесь, в Пантикапее?! — вздрогнул от такой неожиданной новости римский агент.

— И да и нет… — Оронт покривил невидимую Туберону половину лица в презрительной ухмылке.

Он был не менее мстителен, чем римлянин, но искать ускользнувшую жертву годами считал пустой тратой времени и сил, благо под рукой всегда находился кто-нибудь, на ком можно было выместить скопившуюся злобу. Только за Митридатом Оронт полез бы и в Тартар, но этот поиск был его работой, за которую ему хорошо платили, а свои служебные обязанности заместитель начальника царского следствия привык выполнять с примерным прилежанием.

— Объяснись, — изменившимся голосом резко приказал Туберон.

— Он теперь лохаг аспургиан. Как по здешним меркам — немалая шишка.

— Мы потребуем выдать его именем Сената! И посмотрим, осмелился ли царь Перисад воспротивиться пожеланиям Рима.

— Так то оно так… — перс уже не сдерживал насмешливой улыбки. — Да вот одна беда — в случае с Рутилием у нас руки коротки.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что сейчас он выполняет высочайшее повеление владыки Боспора и находится в таких местах, откуда его не выцарапает даже ваш великий Юпитер.

— Не богохульствуй, Оронт, — с нескрываемой угрозой сказал побледневший от ярости Авл Порций. — Ибо уши богов всегда открыты, и возмездие нечестивцу никогда не заставляет себя долго ждать.