Зверобой, или Первая тропа войны - Джеймс Фенимор Купер

— За что вы мучаете Зверобоя, краснокожие? — спросила она. — Что такого он сделал, что вы позволяете себе играть его жизнью? Кто дал вам право быть его судьями? А что если какой-нибудь из ваших ножей или томагавков ранит его? Кто из вас возьмется вылечить эту рану? А ведь, обижая Зверобоя, вы обижаете вашего собственного друга; когда мой отец и Гарри Непоседа отправились на охоту за вашими скальпами, он не захотел присоединиться к ним и остался в пироге. Мучая этого юношу, вы мучаете своего друга.

Гуроны внимательно выслушали Хетти, и один из них, понимавший по-английски, перевел все, что она сказала, на свой родной язык. Узнав, чего желает девушка, Расщепленный Дуб ответил ей по-ирокезски, а переводчик тотчас же перевел его слова по-английски.

— Мне приятно слышать речь моей дочери, — сказал суровый старый оратор мягким голосом и улыбаясь так ласково, будто он обращался к ребенку. — Гуроны рады слышать ее голос, они поняли то, что она сказала. Великий Дух часто говорит с людьми таким языком. Но на этот раз глаза ее не были открыты достаточно широко и не видели всего, что случилось. Зверобой не ходил на охоту за нашими скальпами, это правда. Отчего же он не пошел за ними? Вот они на наших головах, и смелый враг всегда может протянуть руку, чтобы овладеть ими. Гуроны — слишком великий народ, чтобы наказывать людей, снимающих скальпы. То, что они делают сами, они одобряют и у других. Пусть моя дочь оглянется по сторонам и сосчитает моих воинов. Если бы я имел столько рук, сколько их имеют четыре воина вместе, число их пальцев было бы равно числу моего народа, когда мы впервые пришли в вашу охотничью область. Теперь не хватает целой руки. Где же пальцы? Два из них срезаны этим бледнолицым. Гуроны хотят знать, как он это сделал: с помощью мужественного сердца или путем измены, как крадущаяся лиса или как прыгающая пантера?

— Ты сам знаешь, гурон, как пал один из них. Я видела это, да и вы все тоже. Это было кровавое дело, но Зверобой нисколько не виноват. Ваш воин покушался на его жизнь, а он защищался. Я знаю, Добрая Книга бледнолицых говорит, что это несправедливо, но все мужчины так поступают. Если вам хочется знать, кто лучше всех стреляет, дайте Зверобою ружье, и тогда увидите, что он искуснее любого из ваших воинов, даже искуснее всех их, вместе взятых.

Если бы кто-нибудь мог смотреть на подобную сцену равнодушно, его очень позабавила бы серьезность, с какой дикари выслушали перевод этого странного предложения. Они не позволили себе ни единой насмешки, ни единой улыбки. Характер и манеры Хетти были слишком святы для этих свирепых людей. Они не думали издеваться над слабоумной девушкой, а, напротив, отвечали ей с почтительным вниманием.

— Моя дочь не всегда говорит, как вождь в совете, — возразил Расщепленный Дуб, — иначе она не сказала бы этого. Два моих воина пали от ударов нашего пленника; их могила слишком мала, чтобы вместить еще и третьего. Гуроны не привыкли сваливать своих покойников в кучу. Если еще один дух должен покинуть здешний мир, то это не будет дух гурона — это будет дух бледнолицего. Ступай, дочь, сядь возле Сумахи, объятой скорбью, и позволь гуронским воинам показать свое искусство в стрельбе, позволь бледнолицему показать, что он не боится их пуль.

Хетти не умела долго спорить и, привыкнув повиноваться старшим, послушно села на бревно рядом с Сумахой, отвернувшись от страшной сцены, которая разыгрывалась на середине круга.

Лишь только закончился этот неожиданный перерыв, воины стали по местам, собираясь показать свое искусство. Перед ними была двойная цель: испытать стойкость пленника и похвастаться своей меткостью в стрельбе в таких исключительных условиях. Воины расположились недалеко от своей жертвы. Благодаря этому жизнь пленника не подвергалась опасности. Но, с другой стороны, именно благодаря этому испытание для его нервов становилось еще более мучительным. В самом деле, лицо Зверобоя было отдалено от ружейных дул лишь настолько, чтобы его не могли опалить вспышки выстрелов. Зверобой смотрел своим твердым взором прямо в направленные на него дула, поджидая рокового посланца. Хитрые гуроны хорошо учли это обстоятельство и старались целиться по возможности ближе ко лбу пленника, надеясь, что мужество изменит ему и вся шайка насладится триумфом, увидев, как он трепещет от страха. В то же время каждый участник состязания старался не ранить пленника, потому что нанести удар преждевременно считалось таким же позором, как и вовсе промахнуться.

Выстрел быстро следовал за выстрелом; пули ложились рядом с головой Зверобоя, не задевая, однако, ее. Пленник был невозмутим: у него ни разу не дрогнул ни единый мускул, ни разу не затрепетали ресницы. Эту непоколебимую выдержку можно было объяснить тремя разными причинами. Во-первых, в ней сказывалась покорность судьбе, соединенная с врожденной твердостью духа, ибо наш герой убедил себя самого, что он должен умереть, и предпочитал такую смерть всякой другой. Второй причиной было его близкое знакомство с этим родом оружия, знакомство, избавлявшее Зверобоя от всякого страха перед ним. И, наконец, в-третьих, изучив в совершенстве законы стрельбы, он мог заранее, глядя на ружейное дуло, с точностью до одного дюйма определить место, куда должна была попасть пуля. Молодой охотник так точно угадывав линию выстрела, что, когда гордость наконец в нем перевесила другие чувства и когда пять или шесть стрелков выпустили свои пули в дерево, он уже больше не мог сдерживать своего презрения.

— Вы называете это стрельбой, минги, — воскликнул он, — но среди делаваров есть старые бабы, и я знаю голландских девчонок на Мохоке, которые могут дать вам сто очков вперед! Развяжите мне руки, дайте мне карабин, и я берусь пригвоздить к дереву самый тонкий волосок с головы любого из вас на расстоянии ста ярдов и даже, пожалуй, на расстоянии двухсот, если только можно будет видеть цель, и сделаю это девятнадцатью выстрелами из двадцати, то есть, вернее, двадцатью из двадцати, если ружье бьет достаточно точно.

Глухой угрожающий ропот встретил эту хладнокровную насмешку. Воины пришли в ярость, услышав подобный упрек из уст человека, который настолько презирал их искусство, что даже глазом не моргнул, когда ружья разряжались у самого его лица, едва не обжигая его.

Расщепленный Дуб увидел, что наступает критический момент, но хитрый старый вождь все еще не терял надежды заполучить в свое племя знаменитого охотника и вовремя вмешался, предупредив этим свирепую расправу, которая неизбежно должна была кончиться убийством. Он вошел в самую середину разъяренной толпы и, заговорив со своей обычной убедительной и изворотливой логикой, сразу же укротил разбушевавшиеся страсти.

— Я вижу, как обстоит дело, — сказал он. — Мы подобны бледнолицым, которые запирают на ночь свои двери из страха перед краснокожими. Они задвигают двери на такое множество засовов, что огонь охватывает их дома и сжигает их, прежде чем люди успевают выбраться на улицу. Мы слишком крепко связали Зверобоя; путы мешают его членам дрожать и глазам закрываться. Развяжите его — тогда мы увидим, из чего сделано его тело.

Желая добиться во что бы то ни стало успешного выполнения какого-нибудь плана, мы нередко хватаемся за любое средство, каким безнадежным оно бы ни казалось. Так было и с гуронами. Предложение вождя было встречено благосклонно; несколько рук сразу принялись за работу, разрезая и развязывая лыковые веревки, опутавшие тело нашего героя. Через полминуты Зверобой был уже совершенно свободен, как час назад, когда он пустился бежать по склону горы. Понадобилось некоторое время, чтобы восстановилось кровообращение. Только после этого он мог снова двигать руками и ногами, совершенно онемевшими от слишком тугих пут.