Полный курс актерского мастерства. Работа актера над собой - Виктор Монюков

Обычно после этого долгого и невеселого рассказа спрашиваешь студентов-первокурсников: ну, кто уходит? Кто пойдет картины рисовать? Кто пойдет стихи писать? Кто – ребят учить, кто – больных лечить?

На самом деле, мучительно трудное искусство! Но пойдем дальше и поставим так вопрос: какими же качествами, какими умениями должен быть наделен человек, чтобы заниматься этой профессией?! Я сейчас сознательно опускаю некое туманное, емкое и первоочередное условие – «талант». Во всех наших разговорах будем считать, что мы имеем дело с талантом (или со способностью, или с одаренностью – границы провести трудно). Во всякой профессии есть свои Ньютоны и Эйнштейны, но это – факт весьма редкий. Кроме того, не они одни двигают науку, а они во главе чего-то и кого-то, и может быть, высокий общий уровень есть условие для их появления? Чтобы родились два-три настоящих, больших актера, видимо, есть смысл держать целый курс при условии, что и остальные – не бездарность, а «хороший середняк».

Итак, сейчас мы поставили перед собой вопрос: какими качествами, помимо одаренности, «искры», должен обладать человек, занимающийся этой профессией? Значит, школа в первую очередь и должна воспитывать эти качества, эти навыки. Если мы переберем мысленно многие качества, то на одном из них сразу остановим свое внимание – это воля. Воля – емкое понятие. Тут сотни оттенков, градаций, но в целом воля – это самое первое качество, которым должен обладать актер. Потому что все перечисленные нами особенности нашего искусства есть своеобразная борьба с какими-то трудностями, преодоление препятствий, поставленных условиями творчества. Для того чтобы выиграть в этой борьбе, нужна воля. Воля – это профессиональное качество актера; и если свести все грани актерского мастерства в одну большую сферу, которую Станиславский называл психотехникой, то ее можно назвать и другим словом – самоуправляемость. Вот это первое, что должна заложить школа. (М.Н. Кедров еще называл это «умением вводить свою природу в творчество».) Но об этом чуть позже…

Та педагогика, которой мы располагаем, хотим мы этого или не хотим, признаем это или нет, в основе своей имеет то, что оставил нам Станиславский. К этому можно по-разному относиться, но ничего другого пока никто не предложил. Кой-какие намерения и попытки есть, но это не выдерживает сравнения с тем, что открыто и завещано Станиславским. Так почему же вокруг имени Станиславского так много споров, разочарований, надежд? Давайте попробуем это спокойно проанализировать. Первая причина – это идея Станиславского, попавшая в руки бездарных людей и ими реализуемая. Бывает так? Бывает. В результате дискредитируется сама идея. Второе. Учение попадает в руки, может быть, и талантливых людей, но не очень разобравшихся в существе, последовательности, в эволюции самой системы, в ходе исканий Станиславского. Что-то услышали, у кого-то увидели, приобрели какие-то приемчики; все это увлекает, они начинают пробовать, и хотя они люди даровитые, у них ничего не выходит, кроме разочарования. Наконец, встречаются часто – и это довольно опасно – «первые руки»! Когда говорят: «я получил из первых рук». В развитии наследия Станиславского, в его пропаганде, в его доведении до повседневной творческой практики сотен работников театра никто не сыграл такой неважной услуги, как некоторые прямые ученики Станиславского. Почему? Все они были полны самых благородных намерений, многие из них – люди одаренные, а их попытка передать, показать, увлечь терпела часто неудачу. Дело в том, что они встречались с Константином Сергеевичем на разных этапах его жизни: одни – в начале 20-х годов, другие – в середине, третьи – в конце 30-х годов; одни – дореволюционный период, другие – в послереволюционный. Они работали с ним года два-три, а потом уходили и работали в других, иногда «своих собственных» театрах. Но они запомнили навечно то, что получили за эти два-три счастливых года, и потом говорили своим ученикам: «Это только так! Это я получил прямо из рук Константина Сергеевича». И другие, встречавшиеся с ним в иные годы, также говорили, ссылаясь на то, что получили знания непосредственно из рук Станиславского. А в результате начиналась путаница, потому что непосредственные ученики проповедовали часто прямо противоположные идеи.

Однажды я вдруг почувствовал, что положение нашего поколения в чем-то выгоднее. Не встретившись с ним самим, но имея возможность охватить «от и до» его учение, увидеть в целом его эволюцию, мы объективнее видим путь, тенденции его учения, их развития. А учение Станиславского – явление сугубо историческое, которое может рассматриваться только синхронно с каждым последующим шагом общественного развития, с тем, как складывалась на каждом этапе театральная, литературная, научная жизнь, и кто работал с ним, и кто дружил с ним. И когда все это схватишь в целом, становится яснее его система, яснее эволюция его мысли, путь его движения.

И все-таки все это я склонен считать второстепенными причинами частых неудач. А что первостепенно? Все, что оставлено Станиславским, это не рецептура создания вообще талантливыми актерами. Это путь создания театра совершенно определенного идейно-художественного направления. Все, что делалось Станиславским, делалось во имя его эстетических идеалов, которые ему хотелось видеть реализованными. Вероятно, это театр жизненной правды, театр живого человека – актера, прежде всего. Вероятно, это театр, где торжествует (в самых невероятно трудных условиях сценического пребывания) «жизнь человеческого духа», где человек-актер живет по законам органической природы. И эти реальные законы продолжают действовать в условиях «нереального», вымышленного мира. Вот для такого театра создавалось им все.

А вы-то разделяете его эстетические идеалы? А вы-то театр таким видите? Если да, – то для такого именно театра вы будете воспитывать актеров. Но если в вас заложены совсем другие эстетические принципы, если вы любите другое искусство, другой театр, то «не путайтесь» со Станиславским: он ничем вам не поможет. И очень часто бывают неудачи, которые объясняются не несовершенством системы Станиславского, а тем, что человек внутренне исповедует другую веру, а актеров пытается воспитывать по Станиславскому. Кедров как-то сказал: «Начните учить Г.М. Ярона по системе Станиславского, и вы погубите уже сложившегося замечательного актера». Система Станиславского – это не универсальный набор приемов, в результате применения которых можно сделать прекрасных артистов на все вкусы. Возьмите «Этику» Станиславского. Вообще понятие этики существовало и до Станиславского. Как свод правил поведения, правил взаимоотношений. А у него этика рождается из методологии и подчинена ей, и во имя методологических целей существует.

Итак, если мы договоримся, что хотим воспитать живого, органично действующего актера, который в разных ролях, в разных пьесах, пусть с элементами перевоплощения, будет вас интересовать не тем, что будет вообще неузнаваем, а волновать вас как живой человек с подлинными радостями и горестями, с дорогими человеческими чертами, которые вам понятны и близки, – если хотите такого актера воспитать, тогда необходимы этот путь, эта школа. Путь долгий, трудный, кропотливый. Что же такое «живой актер»? Что такое живой человек на сцене?

Вот наступает тот момент, когда нам, педагогам, зная в общем цели и задачи, которые мы сейчас как будто вывели из специфики и природы актерского творчества, надо с чего-то начать. Ну, начинается все обычно со вступительных экзаменов. Нельзя сказать, чтобы мы были удовлетворены методикой отбора. Вероятно, методика отбора, приема должна как-то совершенствоваться. Думаю, что тут наука придет нам на помощь, и кое-что мы у ученых возьмем на вооружение для определения некоторых качеств абитуриента. Возможно, что это будет система своеобразных тестов… Если вы встретитесь с профессором П.В. Симоновым или прочтете его труды, то, вероятно, узнаете много интересного. Самое главное и ценное заключается в том, что он как бы говорит: «Я не лезу в творчество. Никакой рецептуры. Я рассказываю о физиологии эмоций как ученый, я рассказываю о том, как развивается наука о человеке». То, что он занял именно такую позицию, определяет его ценность для нас, иногда даже весьма утилитарную…