Встреча с хичи. Анналы хичи - Фредерик Пол

секунды, а не вечность! Однако не на этот раз. На этот раз радиосвязи не было. Я, конечно, мог посылать сообщения (хотя Кассата яростно возражал), но ответов все равно не получал.

С другой стороны, присутствие Эсси всегда вознаграждает… или почти всегда. Единственный случай, когда оно не вознаграждает, это когда я погружаюсь в раздражение, или беспокойство, или несчастье, а боюсь, что в тот момент именно так и было. Эсси организовала джохорское окружение, прекрасный дворец, выходящий на проливы и Сингапур, а я мрачно сидел, не обращая внимания на малайзийскую пищу, которую она заказала. Эсси бросила на меня свой «о-боже-он-опять-в-этом-глупом-настроении» взгляд.

– Тебя что-то тревожит, – сказала она.

Я пожал плечами.

– Значит, ты не голоден, – продолжила она, скатывая рисовый шарик, смазывая его чем-то черным и с удовольствием положив в рот. Я сделал вид, что беру что-то с листа и жую.

– Робин, – сказала она, – у тебя два варианта. Поговори со мной. Или поговори с Альбертом-Зигфридом – с кем угодно, только поговори. Нет смысла мучить бедную старую голову в одиночестве.

– Наверно, ты права, – сказал я, потому что это правда. Я снова веду себя глупо.

Альберт отыскал меня на Сморщенной Скале, вернее, ее имитации, которую я создал, чтобы она соответствовала моему настроению. Я был на уровне Танго, где расположены посадочные доки кораблей, бродил и разглядывал места, откуда люди, которых я знал, улетали, чтобы никогда не вернуться.

– Вы, кажется, слегка угнетены, – виновато сказал Альберт. – Я решил посмотреть, нельзя ли нам чем-нибудь заняться.

– Нечем, – ответил я, но не велел ему уходить. Особенно потому, что, как я был уверен, его послала Эсси.

Он извлек трубку, раскурил ее, немного попыхтел задумчиво и потом сказал:

– Не хотите ли сказать, что у вас сейчас на уме?

– Не хочу, – ответил я.

– Вы думаете, мне надоедает слышать одно и то же, Робин? – спросил он, и в этих якобы глазах было подлинное сочувствие.

Я поколебался, потом сделал прыжок. Сказал:

– У меня на уме все, Альберт. Подожди, я знаю, что ты собираешься сказать. Ты хочешь спросить, что в этом «все» самое главное. Хорошо. Это Враг. Он меня пугает.

Альберт миролюбиво ответил:

– Да, в этом контексте есть много пугающего, Робин. Враг, несомненно, угрожает всем нам.

– Нет, нет, – нетерпеливо сказал я. – Я не имею в виду угрозу. Просто то, что трудно понять.

– Ага, – ответил он, затягиваясь и глядя на меня.

– Я хочу сказать, что не представляю себе, что происходит во вселенной.

– Конечно, Робин, – дружелюбно согласился он. – Конечно, не представляете. Позвольте объяснить вам многомерное пространство и еще несколько концепций…

– Заткнись, – приказал я, сознавая, что совершаю ошибку. Все согласны, что у меня есть право на человеческие капризы, но иногда я захожу слишком далеко.

Видите ли, у меня есть доступ к бесконечным знаниям, потому что я расширился.

Я не люблю объяснять плотским людям, что произошло со мной, когда я «расширился», потому что они начинают думать, что я выше их. А я не хочу, чтобы они так считали, особенно потому, что я и на самом деле их превосхожу. И эти бесконечные запасы информации, доступные мне, только часть различий между мною и плотью.

Разумеется, доступные мне базы данных на самом деле не бесконечны. Альберт не разрешает мне пользоваться словом «бесконечный» для всего, что можно сосчитать, и поскольку всякие знания сосредоточены в чипах, веерах или тому подобном, безусловно, их кто-то может сосчитать. Кто-то. Не я. Я не собирался подсчитывать количество битов информации и не собирался поглотить ее всю, потому что испугался.

О боже, как я испугался! Чего именно? Не только Врага, хотя он страшен. Я боялся собственных размеров, которые не решался исследовать.

Я боялся, ужасно боялся, что, если начну осваивать всю информацию, позволю себе расшириться еще больше, я перестану вообще быть Робинеттом Броудхедом. Боялся, что перестану быть человеком. Боялся, что та крохотная информация, которая есть я, просто потонет в огромной информации, накопленной всеми.

Когда вы становитесь машинной записью человеческой личности, вы изо всех сил стараетесь защитить свою человечность.

Альберт из-за этого часто теряет со мной терпение. Он говорит, что это недостаток нервной системы. Даже Эсси иногда меня бранит. Она говорит что-нибудь вроде:

– Дорогой глупый Робин, почему нельзя брать то, что принадлежит тебе?

И рассказывает истории из своего детства, чтобы подбодрить меня.

– Когда я была совсем молодой девушкой в академии, сидела в Ленинской библиотеке и забивала себе голову каким-нибудь очередным томом алгебры или тому подобным, я часто заглядывала в висевшее рядом зеркало. Какой ужас, дорогой Робин! Я видела десятки миллионов томов, и мне становилось тошно. На самом деле, Робин, тошно. Меня начинало тошнить чуть ли не физически. При мысли о том, что придется поглотить все эти серые, зеленые и желтые книги, меня выворачивало. Ведь это невозможно!

Я энергично ответил:

– Совершенно верно, Эсси. Я…

– Но для тебе теперь это возможно, Робин! – прервала она меня. – Жуй, Робин! Открывай рот! Глотай!

Но я не мог.

По крайней мере, не пытался. Прочно держался своей человеческой физической формы (пусть и воображаемой) и ограничений, которые с ней связаны. Пусть даже эти ограничения я сам себе устанавливаю.

Естественно, время от времени я черпаю из этих огромных запасов. Но только чуть-чуть. Только откусываю крошечный кусочек на пиру. Можно сказать, что, обращаясь к файлу, я беру только один том. Решительно смотрю только на него и стараюсь не замечать бесконечные ряды «книг» вокруг.

Или, еще лучше, я призываю свою свиту ученых.

Так поступали короли. У меня все преимущества короля. Я делаю, как они. Если им нужно было узнать что-нибудь о контрапункте, они посылали за Генделем или Сальери. Если их ненадолго заинтересовало затмение, прибегал Тихо Браге. Они содержали свиту из философов, алхимиков, математиков и теологов. Двор Фридриха Великого, например, представлял собой перевернутый наизнанку университет. В нем были специалисты всех наук, каких он только сумел найти, а студенчество состояло из одного человека. Самого короля.

Я больше король, чем любой из настоящих королей, и могу позволить себе больше. Могу привлечь любой авторитет по любому предмету. Они мне обходятся дешево, потому что не нужно их кормить или платить их любовницам, и это даже не «они». Все они представлены моей многоцелевой информационной программой Альбертом Эйнштейном.

Поэтому, когда я пожаловался Эсси:

– Я хотел бы понять все эти разговоры о сжимающейся вселенной, – она просто посмотрела на меня.

Потом сказала:

– Ха.

– Нет, я серьезно, – сказал я. И действительно, я говорил серьезно.

– Спроси Альберта, – ответила