Анатолий Тарасов - Александр Горбунов

Анатолий Владимирович в начале 60-х годов имел честь общаться с Урхо Калева Кекконеном. Более того, он его… парил в бане! Произошло это при удивительных обстоятельствах, самым непосредственным образом связанных с политическими проблемами, возникшими тогда во взаимоотношениях между Советским Союзом и Финляндией. Проблемы эти обозначены в истории как «нотный кризис». СССР, озабоченный проявлениями, как считали в Москве, милитаристских настроений в Западной Германии и пассивной реакцией на это со стороны Хельсинки, заявил о возможном — в соответствии с пунктами, имеющимися в Договоре о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи от 1948 года, — проведении «военных консультаций» с Финляндией. Для переговоров по этому вопросу Никита Хрущев пригласил Кекконена в Новосибирск (что в Финляндии, к слову, было воспринято весьма негативно). Принимали Кекконена в Новосибирске по высшему разряду. Его поселили в комфортабельном гостевом домике, недавно построенном. Домик находился рядом с дачным поселком Сибирского военного округа и тренировочным комплексом местной армейской команды СКА. Президента Финляндии свозили в Академгородок, побывал он в Новосибирском оперном театре на «Щелкунчике». Переговоры, однако, продвигались с большим трудом. Было принято решение на какое-то время прервать их и дать гостям возможность передохнуть. Вариант с охотой отбросили сразу, с лыжной прогулкой — тоже: она могла затянуться до вечера, а в Новосибирске в ту пору не было ни одной освещаемой трассы. И остановились на бане, тем более что гостевой домик находился рядом с баней, построенной для хоккейной команды.

Дипломат Андрей Бакланов, сын тогдашнего командующего Сибирским военным округом генерал-полковника Глеба Бакланова, рассказывает, что Хрущев обратился к его отцу с вопросом: можно ли за короткий период организовать всё «на должном политико-протокольном уровне?» После утвердительного ответа командующего Хрущев попросил продумать, кто бы мог неназойливо помочь президенту Финляндии получить представление об особенностях сибирского варианта банной традиции и поспособствовать появлению хорошего настроения у финского гостя. И командующий округом обратился к находившемуся тогда в Новосибирске Тарасову, который был в то время отставлен из сборной и из ЦСКА и являлся тренером-консультантом местной армейской команды. Бакланов и Тарасов, стоит напомнить, были знакомы, они встречались после войны в Москве, где одно время работал Глеб Владимирович.

«Отец, — рассказывает Андрей Бакланов, — пригласил Анатолия Владимировича к себе и попросил вместе с сотрудниками протокола подготовить мероприятие, дать необходимые ценные указания двум-трем спортсменам, которые могли бы оказать необходимую техническую помощь. Тарасов сразу сказал: “Никто лучше меня самого эту миссию не выполнит”. Условились, что в начале встречи он сам представится Кекконену и, не вдаваясь в подробности, объяснит, что находится в Новосибирске временно по делам хоккейной команды».

На ужин Кекконен пришел в необыкновенно приподнятом настроении. Как и надеялся Хрущев, выигрышно прозвучала тема русского, сибирского гостеприимства, включая организацию замечательной бани. В тосте президент Финляндии сказал: «Я много раз бывал в СССР, но вышло так, что лишь сегодня смог по-настоящему оценить, насколько изменилась жизнь советских людей, как вырос их культурный уровень. В бане было несколько человек. Я разговорился с одним из них. Разговор шел на самые различные темы, культуры, истории, искусства, спорта. Я был просто поражен, насколько высок уровень знаний этого человека. Если в далекой Сибири, в загородном поселке живут такие широко образованные и культурные люди, значит, в вашей стране действительно произошла культурная революция». Хрущев был очень доволен, хотя и не понял, какими знаниями в области культуры мог неизвестный ему банщик так пронять финского президента.

Почему вдруг Кекконен заговорил о простом банщике, а не о Тарасове, который должен был перед мероприятием, как они уславливались с Глебом Баклановым, назваться финскому президенту? Оказывается, Тарасов в последний момент решил изменить сценарий своего участия и скромно отрекомендовался местным знатоком и любителем сибирской бани.

«Правда, — считает Андрей Бакланов, — есть и другая версия. Кекконен был тонким и наблюдательным человеком и возможно, сразу разгадал “подставку”, принял правила игры и сделал психологический ход навстречу Хрущеву. Значимым же является лишь то, что все исторические фигуры, принимавшие участие в том эпизоде, проявили поучительную способность быстро действовать, использовать в самом широком диапазоне открывающиеся, в том числе неожиданные, нестандартные возможности для пользы дела».

У Тарасова с давних времен сложились свои банные традиции, и он им не изменял. В бане у него непременно была высокая температура, но при этом имелись и вода для того, чтобы бросать ее в печь на камни, и веники, которые Тарасов заготавливал сам. Когда температура приближается к 120 градусам или переваливает за эту отметку, следует взять обычную мочалку, окунуть ее в холодную воду, вложить в рот: станет легче дышать и пар не обожжет горло. Тарасов, по рассказу Вячеслава Колоскова, шел еще дальше. Он ложился на полку, наливал в шайку холодную воду, опускал туда голову и пил. Его обрабатывали в четыре веника, а ему — хоть бы что! Выходя из парилки после такой экзекуции, Тарасов, когда был помоложе, окунался с головой в холодную воду, налитую во вместительную бочку, сделанную на даче по его заказу.

Александр Гомельский называл Тарасова «великим парильщиком». Он никогда не смотрел на чины, приговаривая, что в бане все равны. «Как-то в Архангельском, — вспоминал Гомельский, — в баню зашел тогдашний министр обороны маршал Гречко. Он попытался отказаться от парения с мылом. Тарасов ни в какую. Попадались под его веник и другие маршалы. Как он мучил всех: навалится пузом и на все просьбы пощадить отвечает: “Терпи, здоровее будешь!” Вообще “попасть под него” в парилке дорогого стоило».

Шведский хоккейный тренер Томми Сандлин, блестяще работавший с «Брюнесом», рассказывал Николаю Вуколову историю своего знакомства с Анатолием Владимировичем:

«Это был мой первый визит в Москву. “Брюнес” прилетел играть с ЦСКА на Кубок европейских чемпионов. Сам Тарасов приехал встречать команду на аэродром. Он настоял, чтобы я, Хенри Янссон и нападающий Торд Лундстрем, бывший тогда капитаном “Брюнеса”, немедленно поехали в штаб-квартиру ЦСКА на прием…

Когда мы приехали, стол уже был накрыт с чисто русским размахом по тарасовским, как нам потом объяснили, рецептам. Соленые огурчики, грибки собственного посола, всякая рыба, икра, жареное мясо. Баня нагревалась, водка охлаждалась. Я никогда не пил водки и поэтому встревожился. Как я справлюсь со всем этим?” — спросил я Торда, но тот только рассмеялся в ответ: “Держи фасон!”

О, эта беспощадная баня в исполнении Тарасова, когда он окроплял наши тела большим дубовым веником, а я лежал, уткнувшись лицом в шайку с холодной водой! Еще хуже было с водкой, которую пили из больших стаканов, и мне дали понять, что содержимое должно выпиваться в один прием. Это входило в русскую традицию, иначе человек провозглашался неискренним. Я давился, чувствовал, как все бурлит и горит у меня в пищеводе, но так или иначе всё каким-то образом попало в мой желудок. Когда же передо мной возник второй стакан, вновь наполненный, я не вынес этого, и водка пошла горлом назад.