Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками

– Хмм… О прошлом и будущем.

– Ты пытаешься вспомнить?.. Ты вспоминаешь прошлое?

– Я не собираюсь совсем теряться в собственных воспоминаниях. Я также думаю о сегодняшнем обеде. Если мы пойдем в город, то сможем отведать чудесной мексиканской кухни. Там есть один ресторанчик, где подают потрясающих устриц и лангустов. Вот я и пытаюсь вспомнить, как это было в прошлый раз. Стоит ли туда сходить?

– Тебе обязательно думать об этом?

– Скорее да, чем нет.

– Ладно, пойдем поплаваем. А потом вернемся в номер. Примем душ. Выпьем текилы и подумаем об этом, когда придет время. Там что, нужно заказывать столик?

– Не обязательно. Я сказал, что думаю о ресторане, но я солгал. Я думал о другом.

Секунду я колебалась, но все-таки не вытерпела:

– Ты был уже здесь?

– Да. С Рейко.

– И в тот момент ты думал о ней?

Я не осмелилась спросить его, была ли Рейко так же красива, как и молода. Она была актрисой, танцовщицей… она должна была быть гораздо красивее меня.

– Сказать, что я думал о ней, было бы не совсем верно. Я больше не испытываю никакой тоски по тому периоду моей жизни. Если честно, то говорить, что это не делает меня особо сентиментальным, было бы странно. Я думал о том, что мой приезд сюда вверг меня в меланхолию.

Меланхолия…

Я все повторяла и повторяла это слово… «Меланхолия»… Что оно означало в устах этого человека? Я не спросила его. Это слово все больше заинтриговывало меня, но я не хотела говорить на эту тему, а только повторять раз за разом: «меланхолия».

– Хм, я считаю, что достаточно высказался по данному вопросу в том интервью. Я даже теперь прекрасно помню ощущение, которое испытывал, когда впал в меланхолию из-за этой истории с Рейко. Когда мои раны стали затягиваться, я начал общаться с теми, кто виделся с ней. И в эти мгновения я чувствовал, как внутри что-то завязывается в узел. Иногда это было сердце. Ощущение такое, как будто что-то сжимается и твердеет. Я чувствовал всю тяжесть моего тела, мой пульс учащался, и я уже не слышал ничего, что говорил мой собеседник. Я ненавидел состояние, в которое неизбежно проваливался, на меня что-то накатывало…

– Такое может испытывать каждый.

– Мне от этого не легче. Это не добавляет позитива. Мне хотелось, чтобы это все прекратилось. Довольно, довольно! В Париже она снялась во многих фильмах, причем в двух из них играла главную роль. Мир независимого кинематографа невообразимо узок. Я мог быть в курсе всех событий, я был в курсе всего, я должен был входить в курс всех дел быстрее, чем кто-либо другой! «Ах!» – говорил кто-нибудь, видя мою реакцию, и пытался заставить говорить того, кто считал, что лучше бы в такой ситуации промолчать. Находились и такие, кто считал, что лучше вообще не будут мне ни о чем рассказывать. «Вовсе нет, напротив, пусть говорят, так будет лучше!» – кричал я тогда. Я не лгал. Если это была правда, я хотел знать ее всю. Правда… ну, тут я несколько преувеличиваю. Несмотря на любые сведения, каким бы они ни были, мне становилось все хуже. Возьмем, например, такую ситуацию: меня полюбила некая девушка – ведь не обязательно же ей быть девственницей, не так ли? Ну вот, у нее было прошлое. Не важно, был ли он старше ее на десять лет или хотя бы на час, все равно она трахалась с другими мужчинами. И вот начинаешь задумываться, как бы между делом: а как это у нее было, так ли, как ты себе представляешь? Или же ты даже не можешь представить, что это было?.. Никогда нельзя опускаться до такого и думать о подобных вещах!

– Гадкая вещь – ревность, а?

– Да, так говорят. Так и есть на самом деле. Пользуясь этим словом, люди верят, что им удастся решить проблему воображения. Ведь говорят же, что ревность может стать двигателем творчества, что ревность заставит больше работать. Я не верю… ненавижу эту мысль! Вот, допустим, Рейко снялась в немецком фильме, и этот фильм получил единогласное одобрение критики на Берлинском кинофестивале. Это вряд ли доставило бы мне удовольствие. Я понимаю, что хочу, чтобы фильм провалился. «Оставь меня в покое!» – вот моя единственная реакция. Но нет никаких оснований считать, что так все и будет. Это как если бы приговор был уже вынесен, а наказание назначено. Я только об этом и думаю.

– Это мучит тебя?

– Никогда нельзя избегать страданий. В моем случае, даже когда я был бомжом, я никогда не пытался уклониться от страданий. Я не хочу сказать, что отстранение чем-то постыдно. Просто это было невозможно, от страдания нигде не спрячешься. А вообще я всегда любил уклоняться.

– Ты ощущаешь сейчас меланхолию?

– Нет. Потому что здесь ты, и ты рядом со мной. Ты ни в коем случае не занимаешь место Рейко… не в том смысле, что вообще никто не может занять ее место. Я думал, что время сможет стереть эту меланхолию, но я ошибся.

– Есть люди, которые находят в таком состоянии удовольствие.

– Это их успокаивает. Никто из узников Аушвица не испытывал меланхолии. Это состояние появилось спустя годы, и никто не ставил им диагноза…

– Должно быть, мы единственные, кто говорит в таком месте о меланхолии!

– Именно как раз потому что мы здесь. Вечно ускользающая мимолетность, редкая удача, словно утреннее пение жаворонка у вас перед окном и все такое. У меня часто бывали подобные моменты. Но уж коли