Хрупкая душа - Джоди Пиколт

— Лу, — спросила другая журналистка, — а вы будете давать показания?

— Именно этим я сейчас и занимаюсь на глазах у всего честного народа, — проповедовал Сент-Пьер. — И я не намерен молчать, ибо надеюсь, что сумею отговорить хоть одну заблудшую душу от подачи подобного иска в великом штате Нью-Гэмпшир.

Блестяще! Еще не хватало проиграть дело из-за парня, которого даже не вызывали к свидетельской трибуне. Я побрела обратно к служебному входу.

— Кто это там разоряется? — спросил дворник, давя окурок подошвой. — Этот карлик?

— Он не карлик, а «маленький человек», — поправила я.

Дворник непонимающе на меня уставился.

— А я что сказал?

Дверь захлопнулась у него за спиной. Я ужасно замерзла, но не пошла следом за ним: не хотелось поддерживать светскую беседу, пока мы будем подниматься по лестнице. Этот дворник, по сути, олицетворял самую большую опасность для наших доводов. Если позволить людям абортировать эмбрионы с ОП или синдромом Дауна, что произойдет, когда медицинские технологии позволят предугадывать красоту ребенка или, допустим, доброту? Какие полномочия получат родители, которые хотели сына, а зачали девочку? Кто будет проводить черту?

Как ни горько было это признавать, но Лу Сент-Пьер прав. Люди всегда говорят, что полюбят своего ребенка несмотря ни на что, но они не всегда говорят правду. Иногда вопрос касается конкретного ребенка. Должно же быть какое-то объяснение, почему голубоглазых светловолосых детишек усыновляют направо и налево, а темнокожие и инвалиды томятся в приютах годами. Одно дело — слова, совсем другое — поступки.

Джулиет Купер недвусмысленно дала понять: некоторым детям лучше вообще не рождаться на свет.

Например, тебе.

Или мне.

Как бы я ни обольщалась, что, открыв мой маленький секрет, папа начнет обращать на меня внимание, все иллюзии рассеялись, когда я поняла, что собственными руками построила себе новый ад на земле. В школу мне ходить не разрешали, что было бы круто, если бы вместо уроков я не должна была торчать в здании суда и перечитывать одну и ту же газету по сто раз. Я воображала, что родители поймут, как напортачили, и воссоединятся, чтобы позаботиться обо мне, как уже случалось после твоих переломов. Но в больничном кафе они так громко орали друг на друга, что стажеры наблюдали за нами, как за героями реалити-шоу.

Мне не разрешили проведать тебя даже во время долгого обеденного перерыва, когда мама поехала в больницу. Наверное, меня официально провозгласили «пагубным влиянием».

Поэтому я, если честно, слегка удивилась, когда мама принесла мне шоколадный милк-шейк перед возобновлением слушания. Я сидела в ужасно душном конференц-зале, где отец оставил меня, а сам ушел давать показания с каким-то кретином-адвокатом. Как мама умудрилась отыскать меня в этом огромном здании, я не знаю, но когда дверь отворилась, я даже рада была ее видеть.

— Как там Уиллоу? — спросила я, потому что а) я знала, что должна это спросить; б) меня действительно это интересовало.

— Нормально. Доктор говорит, что мы сможем забрать ее домой уже завтра.

— Повезло вам — даже няньке платить не надо, — сказала я.

Глаза у мамы вспыхнули от досады.

— Ты же не думаешь, что я и впрямь радуюсь такой экономии?

Я пожала плечами.

— Возьми, — сказала она, протягивая мне милк-шейк.

Я обожала шоколадные коктейли и вечно умоляла маму купить их мне, хотя они стоили в три раза дороже обычного пломбира. Иногда она соглашалась, и мы пили его вместе, разглагольствуя о прелестях шоколадного мороженого. Вы с папой никогда нас не понимали, поскольку принадлежали к тем немногим несчастным, которые родились с любовью к ванильному вкусу.

— Хочешь? — тихо спросила я.

Она покачала головой.

— Нет, пей сама. Лишь бы не возвращала его обратно.

Я перевела взгляд на нее, потом снова на крышку коктейля, но ничего не сказала.

— Наверное, я могу тебя понять, — сказала мама. — Я же знаю, каково это, когда что-то начинаешь — и теряешь над собой контроль. Ты хочешь остановиться, потому что это причиняет боль и тебе, и твоим близким, но из каждой схватки выходишь побежденной.

Я не верила своим ушам. Откуда она знала, как я себя чувствую? А я ведь чувствовала себя именно так каждый божий день.

— Ты недавно спрашивала, как изменился бы мир без Уиллоу, — сказала мама. — И вот что я тебе отвечу: если бы Уиллоу не родилась на свет, я все равно искала бы ее взглядом в проходах супермаркетов, в банках и боулинг-клубах. Я бы всматривалась в лицо каждого встречного, надеясь отыскать ее лицо. Это такая странность деторождения: ты знаешь, когда твоя семья уже полная, а когда — еще нет. Если бы Уиллоу не было, мир был бы для меня именно таким — неполным.

Я нарочно втянула коктейль через трубочку погромче и постаралась не моргать: может, тогда слезы впитаются обратно в глаза.

— Дело в том, Амелия, — продолжала мама, — что если бы не было» тебя, то я бы чувствовала то же самое.

Я боялась на нее посмотреть. Боялась, что ослышалась. Неужели она хотела сказать, что не только любит меня (это-то понятно, она же мать), но и по-настоящему мною дорожит? Я представила, как она заставляет меня приподнять крышечку стакана, чтобы убедиться, всё ли я допила. Конечно, я бы поворчала для виду, но на самом деле мне было бы приятно. Это значило бы, что я ей небезразлична. Что она не отпустит меня.

— Я сегодня навела кое-какие справки здесь, в больнице, — сказала мама. — Под Бостоном лечат детей с расстройствами питания. У них есть дневной стационар, а есть полный — ты, когда будешь готова, сможешь пожить там с другими девочками, пережившими нечто подобное.

Я резко вскинула голову.

— Стационар? Мне что, придется там жить?

— Ну, пока они не помогут тебя справиться с…

— Ты меня выгоняешь?! — запаниковала я. Не так я себе это представляла. Если мама меня понимала, то почему не могла сообразить, что эти порезы появились от страха, что я в семье лишняя? — Почему Уиллоу может ломать себе тысячу костей — и все равно считается идеальной, и никто не выгоняет ее из дому, а я делаю одну ошибку — и ты даешь мне пинка под зад?

— Мы с папой вовсе не думали «давать тебе пинка под зад», — сказала мама. — Мы просто хотим тебе помочь…

— Он об этом знает?

Из носа у меня побежали ручьи. Я-то надеялась, что отец меня защитит. И вот выясняется, что они заодно. Весь мир ополчился против меня.

В комнату заглянула Марин Гейтс.

— Спектакль начинается, — сказала она.

— Погодите минуту…

— Судья Геллар ждать не будет.